Любовный недуг - Анхелес Мастретта

– Разве я прошу тебя объяснить, как ты зашиваешь дырки? Нужно просто смотреть и учиться, только и всего.

Затем она сама стала накладывать швы на рану одного из пациентов, что раньше всегда было обязанностью нежной сеньориты из желтого вагона.

Так они были заняты все время, учась одна у другой. Эмилия будет потом говорить, что в этом обмене знаниями ей повезло больше. Однако Теодора всегда относилась к ней с уважением, как относятся к людям, знающим много о том, о чем ты всегда хотел знать.

Можно только догадываться, чему она верила из всего, что ей рассказывала Эмилия о последних научных открытиях, о том, что человеческие существа, возможно, хранят свои главные эмоции в мозге, а не в сердце, о том, как важны антисептики и чистая вода, об анестезии и других современных чудесах, но, очевидно, она тоже не считала себя несправедливо обделенной стороной в этом сотрудничестве. Теодора испытывала к девушке уважение сродни тому, что почувствовала Эмилия, увидев впервые, как та работает, и поэтому старая женщина раскрывала перед ней свои сокровища, не пренебрегая также тем, что получала сама, веря, что этим сможет удачно дополнить свои познания и претворить в жизнь некоторые бредовые идеи, родившиеся от ее пламенной страсти к врачеванию. Постепенно она обучила Эмилию своему искусству, помогающему изгонять многие недуги из тела одной лишь мудростью пальцев, и продолжала дарить ей кучу больших и маленьких секретов, которые Маймонидес с восторгом занес бы в свою книгу, если бы услышал.

В разговорах с Даниэлем Эмилия свою счастливую встречу с Теодорой называла курсом походной медицины и благодарила его по четыре раза за ночь, что он заставил ее отправиться в это необычное путешествие. Даниель видел, что она становится с каждым днем все более худой и измученной, но все более бесстрашной. Она смотрела на несчастья, приводившие ее раньше в ужас, с молчаливым уважением и спокойным состраданием, научившись не показывать своих чувств. Он наблюдал ее ежедневные попытки расчесать свои грязные волосы, умыться, улыбнуться, словно мир вокруг не рушился, и понимал, что он полюбил ее навсегда, как никого никогда больше не сможет полюбить.

Паровоз и его вагоны, шумевшие позади, словно цыганский табор, прибыли в пригород Мехико около трех часов ночи, в среду, в начале июня. Еще не рассвело, и темный воздух тепло и щедро дохнул в лицо Эмилии, которое она высунула в окошко, чтобы почувствовать рассвет на опущенных веках, легкий ветерок на волосах, росу на горных склонах. На горизонте, в темноте, вырисовывались вулканы, наблюдавшие за бедствиями, что творились на этой земле. Эмилия обвела их взглядом. Какими бы большими ни были все беды вокруг, если там стояли они, чтобы наблюдать за всем происходящим, значит, не все еще было потеряно.

Кругосветное путешествие их поезда было таким трудным и полным приключений, что его команда заслуживала всенародной торжественной встречи. Но на станции их встречали только их собственный глум да потихоньку светлеющее небо. Даниэль, иногда умевший спать как мертвый, проснулся, только когда поезд перестал убаюкивать его постукиванием колес. Он открыл глаза и увидел Эмилию возле окна, та стояла положив руки на плечи маленькой Теодоре. Они шептались, словно у них еще много осталось, что сказать друг другу.

Потом они обнялись. Эмилия расцеловала Теодору в обе щеки и расплакалась так искренне, что Даниэль, как всегда, почувствовал нетерпение и стыд. Она не очень любила плакать, но когда позволяла себе, плакала так же, как другие смеются, столько, сколько ей хотелось, не обращая внимания на окружающих. Так ее научили плакать в ее семье, и, если бы Даниэль не возмущался, когда заставал ее за этим занятием, ей бы даже в голову не пришло, что в этом есть что-то предосудительное.

Увидев, что она начинает это прощальное чествование, Даниэль встал с пола, служившего ему кроватью, провел руками по растрепанным волосам, застегнул пуговицы на куртке и покашлял, чтобы она наконец обратила на него внимание. Поезд был пуст, а вокруг уже начинали толпиться новые пассажиры. Нужно было сойти на перрон, чтобы окунуться в улицы осажденного, опасного и разгульного города, в который превратилась столица.

У выхода из вокзала они нашли коляску, запряженную парой тощих лошадей, и попросили кучера отвезти их на Сокало. Тот поинтересовался, хотят ли они остановиться где-то в районе Национального дворца или просто собрались на экскурсию. Потому что он не советовал бы им появляться там просто так. За последний год несколько раз сменились обитатели дворца, он побывал в руках и одной, и другой стороны, меняя хозяев с той же скоростью, с какой входили в город и оставляли его те, кто за него дрался. Не далее как сегодня утром прошел слух, что вильисты и сапатисты, не поделив что-то между собой, решили сменить президента. Поэтому на Сокало наверняка опять беспорядки. И вообще, сейчас город – не лучшее место для прогулок молодой пары.

Эмилии хотелось поехать прямо в дом в районе Рома. Она знала от Милагрос, что его двери всегда открыты для них. Даниэль отозвал ее в сторону и попросил не обращать внимания на бредовые слова кучера. В конце концов они уселись и объехали по кругу пустынный Сокало. Одна из дверей собора приоткрылась, чтобы выпустить двух послушниц. Продавец жареного батата подал сигнал со своей тележки. Нянька прошла мимо них в поисках какого-нибудь мертвеца, чтобы развлечь ребенка своих хозяев.

Каждый день на улицах валялись новые ничейные трупы убитых ночью просто так, из-за пустяка. Кучер не советовал им выходить, когда стемнеет, потому что в это время мятежники вели себя на улицах совсем разнузданно и были еще более пьяны, чем днем.

Взбешенный болтовней кучера, Даниэль попросил его высадить их у входа в какое-то кафе. Эмилия напомнила, что в таком виде им нигде нельзя появиться, что им срочно нужно в ванну.

– Сначала покой в душе, а потом уж гигиена. Сначала нужно поесть, – сказал Даниэль, уверяя, что никто на них не посмотрит косо, потому что мир уже принадлежит бедным и грязным, а в стране правят солдаты и крестьяне, ехавшие с ними в одном поезде.

Они вышли из коляски, заплатив ее хозяину сумму, показавшуюся им огромной в песо и смешной, когда они перевели ее в доллары.

– За десять долларов сейчас убивают, – сказал им кучер на прощание. – Постарайтесь не очень-то показывать, что они у вас есть, – посоветовал он, вздохнув напоследок.

Они вошли в кафе, уверенные, что тот их обманывает и доллар не может стоить столько песо. У Эмилии еще оставались кое-какие деньги, скопленные ею в Соединенных Штатах, где доктор Хоган не только платил ей от большой любви гонорары врача, но и ежемесячный процент от прибыли с продажи через его аптеку лекарств, изобретенных им за время переписки с Диего Саури. У Даниэля оставались доллары из тех, что Гарднер прислал ему в уплату за опубликованные статьи, но их капитала не хватило бы надолго, тем более чтобы жить на широкую ногу. Их удивило, что счет за яичницу из двух яиц, три булочки, кофе с молоком и чашку шоколада был во много раз больше, чем три года назад.

– Почти как свадебный банкет, – сказала Эмилия, узнав, сколько это будет в долларах.