От Сталинграда до Берлина. Воспоминания командующего - Василий Чуйков

— Скажи это кому-нибудь другому, а не мне, — и отвернулся, считая разговор оконченным.

В этот момент из здания вышел человек в военной форме. По его подтянутому виду я понял, что он был кем-то из начальства, и обратился к нему:

— Товарищ, скажите, где я могу увидеть комиссара дивизии Габишева?

— Комиссар дивизии Габишев я, — ответил он, окинув меня подозрительным взглядом.

Предъявив ему свой партийный билет, я сказал, что являюсь командиром 43-го стрелкового полка.

Габишев рассмеялся, хлопнул меня по плечу:

— Пойдем ко мне…

Вместе вошли в его комнату. Она была одновременно кабинетом и спальней. Габишев набросился на меня с упреками:

— Что же это ты, голубчик, умудрился явиться к нам, как заяц в разобранном виде?

Кроме словесного объяснения мне пришлось предъявить вещественные доказательства: снял сандалии и показал ему бинты…

Около часа комиссар дивизии расспрашивал меня о боеспособности полка, о партийной организации, об обеспечении оружием, боеприпасами, обмундированием, продовольствием. На все вопросы я ответил, ничего не скрывая и ничего не преувеличивая.

После этого Габишев предложил пойти вместе с ним к начдиву.

— Скажу, что встретил тебя случайно на улице и, разузнав, кто такой, решил зайти.

Меня такая товарищеская поддержка ободрила.

Вошли в дом, где помещался штаб дивизии. Габишев представил меня начдиву с оговоркой.

— Беда с ним, — сказал он, — больной. Не может даже по форме одеться и оттого очень стесняется.

Начальник дивизии Карпов был из бывших кадровых офицеров царской армии. Сначала он смотрел на меня с сомнением, но после пояснений комиссара лицо его прояснилось, и он предложил мне присесть.

Карпов был человеком лет сорока — сорока пяти. Выслушав мой доклад, он не задал мне ни одного вопроса. Его будто ничего не интересовало. И когда я спросил, какие задачи предстоит выполнять полку, он ответил весьма неопределенно:

— Все будет зависеть от обстановки.

Я поинтересовался, как и откуда будет снабжаться полк. Он счел мой вопрос неуместным и отослал к начальнику снабжения дивизии. От начдива я узнал единственную новость.

— На станцию Янаул прибывает штаб третьей бригады во главе с командиром Строгановым. Вот в состав этой бригады и должен будет войти твой сорок третий полк…

Так закончился мой визит к начдиву 5-й стрелковой. Я медленно побрел к политотделу. Меня нагнал Габишев. Хлопнув по спине, доверительно спросил:

— Ну как?

— Никак! — ответил я.

Габишев снова позвал меня к себе и сказал откровенно:

— Тебе, Чуйков, молодому командиру и коммунисту, надо быть начеку. Мы будем поддерживать тебя, если сам будешь выполнять боевые задачи, как выполнял раньше. Ты коммунист и должен понимать, что значит для всех нас дело победы советской власти. Поезжай в полк и командуй так, как делал это до сих пор.

Мы распрощались сердечно, как давние знакомые и добрые друзья.

Я не стал заходить в другие отделы штаба. Для меня было вполне достаточно посещения двух лиц, из которых в одном встретил старшего брата, в другом — сухую официальность.

Правда, ступенью ниже, в 15-й бригаде, обстановка была лучше. Сам командир бригады Строганов, хотя и беспартийный, бывший офицер царской армии, постоянно наведывался в полки. А комиссары бригады, такие как Горячкин, Садаков, бывали у нас постоянно. Мы, молодые командиры, всегда чувствовали большую поддержку и помощь со стороны политических органов, а с комиссарами у меня сложились самые теплые, дружеские отношения.

Июнь и часть июля мы преследовали отступающего противника, который старался оторваться от нас под прикрытием арьергардов. Замысел белых был ясен: перегруппироваться, подтянуть свежие резервы и дать нам решительный бой за Урал. Мы выполняли вполне определенную задачу — догнать и разбить противника до Урала или на Урале. Это определило и тактику нашего наступления. Арьергарды противника мы пробивали с ходу. Белогвардейские войска серьезного боя не принимали, стараясь сберечь силы.

На подступах к Уралу к нам в полк все чаще и чаще стали приходить рабочие заводов, которые находились еще в колчаковской зоне. Они рассказывали, что большая часть мужского населения, подлежащая призыву в армию Колчака, скрывается в лесах, за что каратели жестоко мстят, порют розгами, шомполами членов семей призывников, даже детей и стариков, угрожая стереть с лица земли целые поселки.

Из этих рассказов вытекало, что мы должны ускорить темп наступления.

— Колчаковские офицеры объявили, что если молодежь не явится на призывные пункты, — сообщили мне рабочие Саранинского завода, — то взятые заложники будут расстреляны, а поселок сожжен.

Срок этого ультиматума истекал в 8 часов утра следующего дня. Рабочие просили как можно быстрее захватить завод и выгнать оттуда колчаковцев.

Обсудив с комиссаром эту просьбу, мы, конечно, решили помочь рабочим. Денисов предложил отобрать добровольцев, которые согласятся без привала и отдыха продолжить движение. Добровольцем оказался весь полк.

Подсчитали расстояние, которое мы должны пройти, прикинули время. Времени не хватало. Полк придет с запозданием на три-четыре часа. Тотчас же создали подвижной отряд. В его состав включили конных разведчиков, стрелковый батальон, посаженный на крестьянские подводы, и пулеметную команду. Быстро отдав распоряжение немедленно выступать, мы с Денисовым возглавили этот отряд. Главные силы полка я поручил вести своему помощнику Сергееву.

Всю ночь отряд двигался лесами, обходя и сбивая небольшие заслоны белогвардейцев. К восходу солнца, часа за два до истечения срока ультиматума, мы уже подходили к заводскому поселку.

Белогвардейцы, узнав о нашем приближении, начали чинить расправу. Мы догадались об этом по дыму, что заклубился над поселком.

— Галопом вперед! — крикнул я своим разведчикам.

С нами на тачанках — два пулемета «максим».

Несемся мимо бегущих навстречу жителей. Это были главным образом женщины с детьми. Многие в одном нижнем белье, волосы распущены. На лицах ужас и отчаяние… Расспрашивать их, что происходит в поселке, мы не стали, и так ясно…

Выскочив на пригорок, мы увидели поселок, многие дома были объяты пламенем.

Где же каратели? Почему они не открывают огонь? Ах, вот в чем дело, страх ответственности за злодеяния гонит их отсюда. Пешие и конные, они бегут к реке. Многие нашли брод и пересекают реку Уфу с ходу.

Наши пулеметы открыли дальний огонь по переправе. Длинные очереди, как бичи пастухов, гнали это стадо двуногих животных в воду. Отбросив белогвардейцев на ту сторону Уфы, мы стали помогать населению тушить пожары.

Появились пожарные насосы, бочки с водой, ведра. Павел Денисов схватил брандспойт. Красноармейцы-разведчики с ведрами песка и воды бросились в пламя…