Имяхранитель - Азамат Козаев

Я сыта круизом по самое горло. Больше не могу. Неспешно идем на «Эскипе», волоча бот на буксире. Огано понемногу приходит в себя и сейчас, когда над головой не давящий потолок трюма, а синее-синее небо, и кругом не тесные стены, а морской простор, я получила возможность как следует рассмотреть нашего случайного попутчика. Вот что поразило меня в первый же день, когда я увидела его на палубе при солнечном свете – светлые, невероятно светлые глаза, еще светлее, чем мои. Времени на разглядывание тогда было немного, и мое любопытство изрядно придавили отчаяние и паника, зато сейчас я только и делала, что подозрительно косилась на бородача. Кто такой этот Огано, где его дом и почему из ежедневных разговоров мне ничего не становится о нем ясно?

– Поразительное умение! – восхищалась я ночью, а Иван молча вымораживал меня внимательным взглядом. – Вот уже несколько дней мы говорим о том, о сем, но до сих пор Огано даже не намекнул, кто он, откуда, кто его родители и куда он направлялся, когда попал к пиратам в трюм!

– Предлагаешь задать эти вопросы в лоб?

– Нет, но мне это кажется странным, Ваня. Если ты вынужден будешь общаться с сотней человек несколько дней подряд, в ста случаях из ста хоть что-нибудь узнаешь об их прошлом, настоящем и будущем. Один неплохо рисует и не оставляет надежд на карьеру живописца, другой обладает задатками чиновника и надеется высоко взобраться по карьерной лестнице. Здесь же полная пустота. Его ответы ничего не значат и не проливают никакого света, он человек без прошлого и без будущего. А глаза? Ты видел его глаза?

Обломок мрачно кивнул. Не обратить внимания на эти странные глаза оказалось просто невозможно.

– Я уже где-то видел этот взгляд, – задумчиво пробормотал Иван. – Только не помню где.

– Неужели на всем Перасе найдется еще хоть пара таких странных глаз?

– Буду весьма удивлен, если Фанес не сможет сосчитать хотя бы до двух, – буркнул Иван. – У природы в ходу странное правило: вещей или вовсе не существует или их больше одного.

– Вспомни, где ты видел эти глаза!

Я умоляла, уговаривала – тщетно. Сама устала. Кажется, подняло голову мое любопытство, то самое, что несколько месяцев назад бросило меня по Ивановым следам, определило в школу фехтования и загнало ночью на пустынный морской берег. Теперь мне подавай секреты таинственного пленника пиратов!

Иван вел себя странно, а именно – спокойно. Мне казалось, что обломок должен просто вытрясти из Огано ответы на наши вопросы, но Иван вел себя холодно-отстраненно. Как-то за обедом в кают-компании спросил, где Огано удобнее сойти на берег. Тот спросил, куда направляемся мы, а, узнав, что в Гелиополис, ответил, что этот порт его устраивает как нельзя лучше. Виною тому, что я чуть не подавилась – мой неистребимый сыщицкий азарт. Милая бумага, пошло не в то горло, поперхнулась.

Любопытство + прозрение

Я извелась. Мало того, что никак не могла понять Ивана, так еще тайны Огано навалились! В последнее время мне стало казаться, что я не столько тащу обломка под венец, сколько сама неудержимо валюсь туда, как в пропасть, а Иван держит меня из последних сил и не дает упасть. А вот если мой суженый превратится в медведя, в ураган или еще какое-нибудь стихийное бедствие, удержать его я не смогу ни при каком раскладе, будь мы связаны хоть десятком венцов сразу. После тесного общения с обломком это сделалось яснее ясного. И однажды, когда я чрезмерно увлеклась переживаниями по поводу Огановых тайн, Иван, усмехаясь, сунул что-то мне под нос. Я не сразу обратила на это внимание, а когда обратила, меня едва удар не хватил. Лихорадочно блестящие глаза, отсутствующий взгляд, нездоровый румянец, алчно приоткрытый рот – все это смотрело на меня с собственного лица, отраженного в серебряном зерцале.

– Дыши глубже и прикрой рот, – бросил обломок, – охолони, придержи коней. Ты не даешь ему прохода, играй тоньше.

– Тоньше?

– Да, тоньше. Ты производишь столько же шума, сколько слон в посудной лавке. Образно говоря.

Тоньше… Что значит тоньше? Но я на самом деле прикрыла рот и перед тем, как лишний раз показаться Огано на глаза, стала считать до ста. Помогло. Мало того, Иван, как исполняющий обязанности капитана, нашел для меня, юнги, прорву срочной работы, и следить за Огано не стало никакой возможности. Но однажды я совершенно случайно заметила маленькую странность в его поведении, ма-а-ахонькую странность, на которую сначала даже не обратила внимания.

Штормило. Дул сильный ветер, гремел гром, сверкали молнии. Качало изрядно. Мы коротали время в кают-компании. У старика Николайе обнаружилась добрая подборка каких-то настольных игр, от карт до лото. Грохотало так, что мы перестали различать отдельные раскаты, и все небесное непотребство слилось для нас в одну сплошную, нескончаемую какофонию. Да к тому же молнии повадились прыгать с небес, как заведенные, одна за другой. В общем, гремело и сияло за иллюминаторами непрерывно. И в какой-то момент я обратила внимание на холодный, просто ледяной взгляд Ивана, призывающий меня… к чему? Ну конечно! Огано несколько раз подряд положил на стол не те фишки, хотя в его умении командовать армией лотошных нумерованных бочат я уже имела возможность убедиться! Вот на что обратил внимание обломок, вот что говорил его ледяной взгляд! Вместо «девятки» Огано положил на стол бочонок с цифрой восемь, а вместо «пятьдесят» – «шестьдесят». На шутку с его стороны похоже не было, наш компаньон вел игру со всей серьезностью. Ошибся? Вот я, к примеру, не ошибаюсь. Если нужно положить на карточку бочонок с цифрой девять, я никогда не положу «восьмерку», разве что Иван насильно вольет в меня бутылку мадеры. Но мадеру мужчины потребляли умеренно, я бы сказала – эстетски, и ничем похожим на пьяное умопомешательство не пахло. В таком случае – что? Не видит? Но как же тогда…

Иван даже ухом не повел. Сделал вид, что бочата расставлены, как положено, каждый на своем месте. Так и доиграли, а потом обломок предложил сыграть в карты, и до самой полуночи мужчины провели за карточным столом. У меня как у юнги обнаружилась масса дел, и досиживать с ними я не стала. Едва голова коснулась подушки, меня будто украли из этого мира.

Буря улеглась, настало утро, и небо просияло. Ярко светило солнце, и сообразно всеобщей умиротворенности душа пела. До Гелиополиса было уже рукой подать, и все мы предвкушали миг, когда сойдем на твердую землю. Ивановых познаний в кораблевождении хватило на то, чтобы, сверяясь с навигационной линзой капитана, в точности восстановить наш маршрут, только в обратном порядке. Мы оставили за кормой острова Мадерас, Заховорнас, Ифидис, Псифео, Котрику, скоро должен был показаться материк. Еще несколько раз мы садились за стол в кают-компании и превращали его в игорный. Я смутно прозревала замысел Ивана, но ручаться за это не могла: обломку зачем-то понадобилось играть с Огано еще и еще раз.

Милая бумага, до порта остаются считанные мили. Я критически оглядела себя в зерцало. Нда-а-а-а… Кровь с молоком, грудь норовит порвать моряцкую куртку, на руках мозоли и цыпки, румянец не помещается на щеках. Круиз определенно пошел мне на пользу, не считая пары лет жизни, потерянных мною в плену. Впрочем, приобрела я гораздо больше. Иван пока не ответил на мое предложение. Молчит.