В ее глазах - Сара Пинборо

Дверь по-прежнему крепко заперта. Может, Адель выскочила в магазин? Да, но не в такой же дождь? Если бы ей что-то понадобилось, она наверняка села бы в машину и доехала бы до крупного супермаркета. Оставляю зонтик у двери и, сойдя с крыльца, подхожу к большому эркерному окну, прикладываю ладони к вискам и пытаюсь разглядеть, что делается внутри. Это кабинет Дэвида, поэтому я не рассчитываю увидеть ничего интересного, но в углу, у книжного шкафа, в кресле сидит Адель. Она как-то странно скособочилась, одна ее рука свисает с подлокотника, и лишь выступающие боковины старомодного кожаного кресла не дают ей вывалиться. Стучу по стеклу.

– Адель! Это я! Проснись!

Она никак не реагирует. Сидит совершенно неподвижно. Как она может меня не слышать? Стучу громче, повторяя ее имя и одним глазом следя, не наблюдает ли за мной кто-нибудь из любопытных соседей, которые могут обмолвиться о моем приходе «этому милому доктору из соседнего дома». Безрезультатно. Видимо, он заставил ее принять эти чертовы таблетки перед тем, как уйти на работу; это единственное, что приходит мне в голову. Может, она приняла слишком большое количество? Может, у нее обнаружилась побочная реакция? Черт, черт, черт.

Оглядываюсь на дверь. Мокрые волосы облепили лицо, и струйки холодной воды затекают под воротник куртки, так что я дрожу и ежусь. На глаза мне попадается большой вазон для цветов. Ключи! Расковыриваю раскисшую землю, пока, углубившись на несколько дюймов, не замечаю серебристый блеск. Есть! Нижний замок не закрыт, так что, по крайней мере, Дэвид не запирал ее в доме, как я подумала поначалу. Вставляю ключ в замочную скважину, поворачиваю его и оказываюсь внутри.

Бросаюсь в кабинет, оставляя влажные следы на безупречном паркете, но мне все равно. Мне все равно, если Дэвид узнает, что я была здесь. Я сыта им по горло.

– Адель, – говорю я, осторожно тряхнув ее за плечо. – Адель, очнись, это я!

Ее голова безвольно падает на грудь, и на один кошмарный леденящий миг меня пронзает мысль, что она мертва. Но потом я вижу, что ее грудь еле заметно вздымается. Я хватаю ее за руку – пальцы холодные. Сколько она тут просидела?!

– Адель! – рявкаю я. – Очнись.

Ноль реакции. Принимаюсь растирать ее ладонь, но уже подозреваю, как бы мне не пришлось дать ей пощечину или применить еще какую-нибудь решительную меру. Звонить в скорую? Или попытаться вызвать у нее рвоту? Снова трясу ее, на этот раз гораздо сильнее, и на миг мне кажется, что все без толку. Но потом Адель распрямляется в своем кресле, стискивая подлокотники. Хватает ртом воздух, словно утопающая, и ее глаза распахиваются.

Это выглядит так похоже на сцену из фильма ужасов, что я едва не шарахаюсь от нее.

– Черт побери, Адель!

Она смотрит на меня, как будто в первый раз видит, потом моргает. Ее напряженное тело слегка расслабляется, и она принимается озираться по сторонам, все еще судорожно хватая ртом воздух.

– Луиза? Что ты здесь делаешь?

– Я воспользовалась твоими ключами. Ты не открывала дверь, и я увидела тебя в окно. С тобой все в порядке?

– Ты вся мокрая, – говорит она, все еще явно не вполне соображая, что происходит. – Нужно дать тебе полотенце.

– Я в полном порядке. А вот твое состояние меня беспокоит. Сколько таблеток ты приняла сегодня утром?

– Всего одну. Я… – Она хмурится, собираясь с мыслями. – Я решила заглянуть сюда еще раз, думала, вдруг найду что-нибудь… не знаю что. Потом вдруг почувствовала себя ужасно усталой и присела в кресло.

– Я уже думала, ты концы отдала, – говорю я со смешком: нервное напряжение требует разрядки. – В общем, досье, которое он ведет на тебя, хранится совсем не здесь.

Она фокусирует на мне взгляд:

– Что?

– Оно у него в офисе. Я пошла туда и посмотрела. Но сначала, – беру ее под локоть и помогаю подняться, – тебе нужно выпить кофе.

Мы сидим в кухне, грея руки о чашки с кофе, и я под шум дождя, все так же барабанящего в окно, рассказываю ей о своей находке. Излагаю медленно и негромко, чтобы она ничего не упустила.

– Загвоздка в том, – говорю я после долгого молчания, которое повисает после того, как я заканчиваю свой рассказ, – что он ведет эти записи уже лет десять. Я думала, может, он хочет объявить тебя недееспособной, чтобы оставить себе твои деньги, но тогда все должно было начаться относительно недавно. Не мог же он планировать все это с самого начала. Или мог? Что-то тут не сходится.

Адель смотрит прямо перед собой, и на ее лице написана печаль.

– Все прекрасно сходится, – произносит она наконец. – Он подстраховывается.

– Что ты имеешь в виду?

– У меня действительно были кое-какие проблемы в юности, после того как погибли мои родители, после Вестландз, но это не из-за этого. Он ведет это досье не из-за этого. Все дело в Робе.

Я в замешательстве хмурюсь:

– А что такое с Робом?

– Он подстраховывается на тот случай, если я решусь озвучить мои подозрения по поводу того, что с ним случилось. И кому тогда все поверят? Уважаемому доктору или его чокнутой жене?

– Ничего не понимаю. – Это совершенно новый поворот в их ненормальной семейной жизни. – Что случилось с Робом?

– Роб – это наш негласный секрет, – произносит она, потом тяжело вздыхает.

В кресле она кажется совсем маленькой, какой-то поникшей, как будто пытается съежиться и исчезнуть. Она тоже стала тоньше. Истаяла.

– Я хочу кое-что тебе показать, – говорит она.

Потом поднимается и ведет меня за собой по лестнице.

Сердце у меня готово выскочить из груди. Неужели я наконец узнаю, на чем держится их брак, в котором я уже увязла с головой? Иду за ней в главную спальню, просторную, с высоким потолком и примыкающим к ней санузлом. Вся обстановка тут подобрана с большим вкусом: от кованой кровати, крепкой и широкой, явно купленной в дорогом магазине, а не в сетевом, и до комплекта постельного белья из египетского хлопка, своим коричневым цветом оттеняющего оливковую зелень стен и богатую текстуру деревянного пола. Через свободное пространство стены за комодом от пола до потолка тянутся три широкие полосы различных оттенков зеленого. Моего вкуса никогда на такое не хватило бы.

– Когда мы сюда въехали, тут все было цвета магнолии. Ну или что-то вроде сливочно-белого. – Она с задумчивым видом обводит взглядом стены. – Я выбрала эти оттенки, чтобы испытать его. Это цвета леса в поместье моих родителей. Мы туда больше не ездим. Ни разу не были с тех времен, когда я жила там после выписки из Вестландз. После того, как Роб приехал меня навестить.

Она проводит кончиками пальцев по стене, как будто это древесная кора, а не прохладная штукатурка.

– Дэвид наотрез отказывается продавать поместье, хотя оно просто простаивает, пустое и всеми забытое. – Она произносит это негромко, обращаясь настолько же к себе самой, насколько и ко мне. – Думаю, отчасти поэтому он не хочет возвращать мне обратно право распоряжаться моими деньгами. Он знает, что я избавлюсь от поместья. А это для него слишком большой риск.