В ее глазах - Сара Пинборо

Сказать что-то человеку всегда недостаточно. Я сказала Луизе, что, по моему мнению, Дэвид сделал столько лет назад, но слова лишены реального веса. Лишенные материального подкрепления, они остаются пустым сотрясением воздуха. Написанные на бумаге, они, пожалуй, становятся чуть более весомыми, но даже тогда люди редко доверяют друг другу настолько, чтобы не испытывать сомнений. Никто и никогда не бывает о другом человеке настолько хорошего мнения.

Чтобы поверить в истинность чего-либо, нужно эту веру выстрадать. Нужно выпачкать руки и обломать ногти. Нужно докопаться до правды. По крайней мере, до нашей с Дэвидом правды. Ее невозможно понять, просто услышав рассказ о ней. Придется провести Луизу сквозь огонь, чтобы она смогла выйти из него очистившейся и поверившей. Если я хочу, чтобы Дэвид наконец освободился от бремени своей совести, она сначала должна взвалить это бремя на себя. Правда должна исходить от нее. Она должна донести ее до него.

Тогда, и только тогда эта правда развяжет им руки.

Луиза

…Я дождусь, когда Эйлса уснет или будет валяться в отключке вместе со своим колченогим Гэри, и свалю. Пошли они к черту со своей убогой квартиркой и со своей убогой жизнью в этой убогой дыре. Вонючий Пилтон[3]. Можно подумать, свет на нем клином сошелся. Может, для них это и так. А я так жить не собираюсь. Ничего удивительного, что я вмазался первым же делом, как только вернулся сюда. А что они думали – что после реабилитационного центра и прочей туфты занюханный Вестландз волшебным образом на меня подействует? Идиоты. Мрази тупые. Они все тупые мрази, и я физически чувствую, как их грязь пытается ко мне прилипнуть. Они даже не расстроятся, когда я свалю. Еще небось порадуются. А уж как они будут рады, когда обнаружат, что я прихватил с собой все их бабло, ха-ха-ха. Я не могу явиться к Адели с пустыми руками, а они сегодня как раз получили пособия. Было ваше, стало наше.

Просто не верится, что я уже совсем скоро ее увижу. В мой серый мир снова вернутся краски. Я ей толком ничего и не писал. Не хотел рисковать нарваться на отказ. Каково мне было бы. Я не привык испытывать ни к кому никаких чувств и ждать ответных чувств от других. Я не привык ни о ком беспокоиться. Если бы у меня не было двери из снов и возможности видеть ее по ночам таким образом, наверное, я бы уже рехнулся. Когда мы прощались, я шутил и смеялся, но она видела, что мне грустно. Ей тоже было грустно, однако при всем при том, как бы она ни пыталась скрыть это от меня, ей не терпелось поскорее очутиться на воле. У нее есть жизнь, у нее есть деньги, у нее есть Дэвид. А у меня есть только обшарпанная комнатушка в квартире моей тупой сестры в убогой социальной развалюхе в паршивом районе Эдинбурга.

Но теперь я свободен! Я поймаю попутку или сяду на поезд до Перта, а там она сказала взять такси, а она заплатит. Она скучает по мне, я знаю это. Это радует меня больше всего. Я снова научил ее смеяться. Со мной она другой человек. Она говорит, что мне придется познакомиться с Дэвидом, потому что он время от времени приезжает на выходные из своего универа. Она считает, что мы с ним найдем общий язык, но сдается мне, единственное, что у нас с занудой Дэвидом есть общего, – это то, что мы оба совершенно в этом не уверены. Я ему там не нужен. Я бы на его месте не был мне нужен. Но ради нее я попытаюсь. К тому же он ведь не все время будет там торчать. Уж пару-то дней я смогу попритворяться, что он мне нравится, если это доставит Адели радость. Я могу даже попытаться не вмазываться, пока он там. Я не позволю мыслям о Дэвиде испортить мне настроение. Завтра я снова увижу Адель! К черту, старая жизнь, привет, новая! Адель, Адель, Адель! Мои ворота к счастливому будущему!

Больше в тетради записей нет; все, что Роб написал дальше, вырвано. Чьих это рук дело? Дэвида? Может, там было что-то, способное изобличить его? Мозг у меня уже готов воспламениться, он работает так лихорадочно, что кажется, из ушей сейчас пойдет дым. Мог ли Дэвид в самом деле убить Роба? Может, это вышло случайно? Может, они подрались, ситуация вышла из-под контроля, и Роб упал и ударился головой, или что-нибудь в этом роде?

А может, Роб на самом деле вовсе не мертв. Может, Адель попусту беспокоится и он все-таки банально уехал. Она сказала, что он не отступился бы от нее за деньги, и тем не менее украл же он пособие у родной сестры, так что кто знает? По записям в тетради явно видно, что он любил ее, но он был из бедной семьи, и, возможно, перспектива получить несколько тысяч фунтов оказалась для него слишком большим искушением, чтобы он смог от нее отказаться. Но почему тогда Дэвид не хочет продавать поместье, если там нет ничего предосудительного?

Вопросы, вопросы, вопросы. Кажется, с тех пор, как в моей жизни появились Дэвид с Аделью, меня переполняют вопросы. Они как водоросли в воде. Каждый раз, когда я решаю, что могу уплыть, очередная обвивается вокруг моих ног и тянет обратно на дно.

Я должна узнать, что случилось с Робом. Мне необходимо найти его. Теперь дело уже даже не в Адели с Дэвидом, мне необходимо это знать ради меня самой. Я не могу жить с этим до конца жизни. Адама мне забирать только в пятнадцать минут шестого, так что я делаю себе крепкий кофе – хотя нервы у меня и без того на пределе – и открываю ноутбук. В наше время найти можно кого угодно. Если Роб был всего на несколько месяцев старше Адели, значит сейчас ему должно быть никак не больше тридцати. Даже если он окончательно скололся, должны же быть в Сети хоть какие-то его следы? Открываю заветную тетрадь на самой первой странице, где аккуратными печатными буквами выведено его имя, и ввожу его в поисковую строку «Гугла»: «Роберт Доминик Хойл».

Вываливается список результатов: разнообразные аккаунты на «LinkedIn», несколько аккаунтов на «Фейсбуке», какие-то заметки в прессе. С бьющимся сердцем я принимаюсь проглядывать их, но ни один не подходит. Кто-то слишком старый, кто-то американец, кто-то слишком молодой, а единственный, кто, судя по его профилю на «Фейсбуке», может примерно подходить по возрасту, указал, что родом из Брэдфорда, а в перечне школ, в которых он учился, нет ни одной в Шотландии. Прибавляю к поисковому запросу «пропал без вести или погиб», но получаю на выходе тот же самый список. Тогда я пробую «Роберт Доминик Хойл Эдинбург», но все безрезультатно.

Нетронутый кофе стынет на столике рядом со мной, и я ни разу даже не приложилась к электронной сигарете. Почему совсем ничего не находится? Если Дэвид все-таки от него откупился, тогда он по крайней мере еще какое-то время должен был удерживаться на плаву. Уж ноутбук-то с доступом в Интернет у него должен был быть? Я думала, сейчас у всех есть аккаунт на «Фейсбуке». А с другой стороны, если судить по записям в тетради, он не производит впечатление человека, у которого много друзей или сильная тяга их иметь. Только Адель да, возможно, пара-тройка таких же наркоманов, как он сам. Может, «Фейсбук» ему и не нужен.

Может, он бомжует где-нибудь, а все деньги спускает на наркоту? Да нет, вряд ли. Наркоманы – люди, лишенные моральных принципов, как и все, страдающие любым видом зависимости, в силу своего состояния. Если бы Роб нуждался в деньгах, он снова появился бы в жизни Адели и тянул бы деньги – либо с нее, либо с Дэвида. Не исключено, конечно, что так оно и есть. Не исключено, что Дэвид время от времени платит ему, а Адели ничего не говорит. Но зачем ему это нужно? И это по-прежнему не дает ответа на главный вопрос: почему он не продал поместье? Или не сдал его? Почему оно простаивает впустую, когда могло бы приносить доход?