Ливонская война 1558-1583 - Александр Шапран

Но, приняв новые земли, шведская сторона не могла не понимать, что теперь ей будет противостоять не только Москва, но и польско-литовский союз, объявивший о своем покровительстве над всей Ливонией. Понимал Эрик и то, что Москва не захочет воевать против него и Сигизмунда-Августа одновременно. А потому он решил сначала заручиться, хотя бы на время, миром с русским царем, чтобы прочнее закрепиться на новых землях в Ливонии и дождаться, пока в московско-литовском противоборстве обе стороны не растратят все свои силы. Срок перемирия, заключенного Иваном Грозным с Густавом Вазой после недавнего конфликта накануне ливонской войны, не истек, что давало сейчас Эрику надежды на такие перспективы. Но для гарантии этих перспектив шведский король, уже приняв решение насчет земель ревельского епископства, но, еще формально не включив их в свои владения, отправил в Москву посольство с целью подтверждения срока перемирия. Переговоры проходили очень трудно и далеко не дружественно, но главное в том, что в них ни одна из сторон деликатно не упоминала о Ревеле. То же самое продолжилось и в шведской столице, куда русский царь отправил ответное посольство. Перемирие было сохранено; в условиях начавшегося заступничества за Ливонию западных соседей правительству Грозного необходимо было заручиться нейтралитетом хотя бы кого-нибудь из них. В Москве ясно осознавали, что основным ее противником в Ливонии будет Польша, вернее польско-литовский союз, разделавшись с которым, можно будет повернуть оружие и против Швеции. Сейчас же все внимание русской стороны становилось прикованным к Литве.

А примкнуть к Литве явно обнаруживала свое стремление южная и большая часть центральной Ливонии. Потому-то не преуспев на севере, где тамошние орденские провинции поделили между собой датчане и шведы, магистр без особого труда склонил рыцарство центральных областей и все сколько-нибудь весомые орденские чины отдаться под верховное владычество польско-литовской короны. Дело перехода под власть Сигизмунда-Августа облегчалось еще и тем, что наиболее влиятельный из всех ливонских епископов, рижский архиепископ Вильгельм, приходился родственником польско-литовскому королю. Орденские власти официально признали упразднение Ливонского ордена как государственного образования. В ноябре 1561 года в Вильно между польским королем, бывшим, как мы уже говорили, одновременно и Великим князем Литовским, Сигизмундом-Августом и магистром ордена Кетлером было подписано соглашение, по которому Ливонский орден объявлялся распущенным. Единственным осколком бывшей рыцарской державы, сохранившим некое подобие суверенитета, стала самая южная часть Ливонии. Получив название Курляндии и Семигалии, она провозглашалась наследственным герцогством, но стоящим в вассальной зависимости от Польской короны. Титул герцога Курляндии и Семигалии принял на себя последний орденский магистр Готгард Кетлер. Основная же часть Ливонии, не попавшая под власть Швеции или Дании, присоединялась к великому княжеству Литовскому, и Кетлер становился наместником короля на ливонских землях. Тогда же герцог Магнус, новый эзельский правитель, обменял купленный его братом у Менигхаузена Пильтенский округ, оказавшийся теперь в центре Курляндского герцогства, на замки Гапсаль и Леаль, расположенные в северной части Ливонии. Особым статусом наделялась Рига. Ее жители и городские власти сумели при присоединении к польско-литовской короне выговорить себе условия самоуправления и некоторые другие льготы и привилегии.

В результате к концу 1561 года Ливония не только утратила суверенитет, но и потеряла целостность, распавшись на пять отдельных областей. Остров Эзель с прибрежной провинцией Вик отошел во владение датского герцога Магнуса; Ревель с северной частью древней земли эстов попал в подданство Швеции; Курляндия и Семигалия стали в вассальную зависимость от Польши; большая часть центральной Ливонии, а также некоторые земли южной ее части присоединились к великому княжеству Литовскому. И только северо-восточный край теперь уже бывших ливонских владений с такими городами, как Нарва и Дерпт удерживался на тот момент силами Московского государства.

Раздел Ливонии стал неизбежным исходом первого этапа войны. Его результаты в достаточной мере дают нам представление о раскладе сил воюющих сторон и указывают на потенциал их дипломатических возможностей. После почти четырех лет непрерывных баталий, заметим, баталий для русских исключительно победных, в руках московских завоевателей оказалась от силы четвертая часть территории государства, за овладение которым и разгорелась вся эта бойня. При этом кроме Нарвы, отделяемой от русского Ивангорода руслом неширокой реки, в русские владения не попало больше ни одной пяди морского побережья, к которому так стремился Грозный, и добыча которого явилась основной причиной войны. Но и это не самый главный итог первого этапа войны. Если бы на состоявшемся к концу 1561 года разделе Ливонии стороны ставили точку и заключали бы мир, то войну для русской стороны с определенными натяжками можно было бы считать все-таки успешной. Но в том то и дело, что если Швеция и Дания вполне довольствовались полученным, то Польско-Литовское королевство в своих договоренностях с Орденом, документально закрепленных в ноябре 1561 года, предусматривало включение в состав великого княжества Литовского всей территории Ливонии, в том числе и той, что сейчас находилась под русской оккупацией. А это значило, что за удержание завоеванного предстояла тяжелая война против польско-литовского союза. И не только против него. Противником Москвы оставались и собственно ливонские немцы, принявшие литовское подданство и выступавшие теперь против восточного агрессора единым фронтом со своим покровителем и заступником. И вот когда Московское государство в тяжелых осадах и штурмах немецких крепостей во многом расходовало свои силы, утратив на будущее наступательную активность, и оказалось в полной политической изоляции, оно стало перед неизбежностью продолжения войны, но уже против более сильного противника, решившего не выпускать из своих рук Ливонии и не делиться ею с Москвой.

Достоянием потомков стал любопытный документ, излагающий причины, по которым польско-литовская сторона решилась на вмешательство в московско-ливонский конфликт. Это Львовская летопись, составленная со слов обращения короля Сигизмунда-Августа к гражданам и всем чинам королевства с объяснением своего решения на присоединение ливонских владений: «Ни в одной части государства нет такого количества городов, крепостей и замков, как в Пруссии, но Ливония богатством крепких мест превосходит Пруссию или по крайней уже мере равняется ей. Государство же Польское особенно нуждается в укрепленных местах, потому что с севера и востока окружено дикими и варварскими народами. Ливония знаменита своим приморским положением, обилием гаваней; если эта страна будет принадлежать королю, то ему будет принадлежать и владычество над морем. О пользе иметь гавани в государстве засвидетельствуют все знатные фамилии в Польше: необыкновенно увеличилось благосостояние частных людей с тех пор, как королевство получило во владение прусские гавани, и теперь народ наш не многим европейским народам уступит в роскоши относительно одежды и украшений, в обилии золота и серебра; обогатится и казна королевская взиманием податей торговых. Кроме этого как увеличатся могущества, силы королевства чрез присоединение такой обширной страны! Как легко будет тогда управляться с Москвою, как легко будет сдерживать неприятеля, если у короля будет столько крепостей! Но главная причина, заставляющая нас принять Ливонию, состоит в том, что если мы ее отвергнем, то эта славная своими гаванями, городами, крепостями, судоходными реками, плодородием страна перейдет к опасному соседу. Или надобно вести войну против Москвы с постоянством, всеми силами, или заключить честный и выгодный мир; но условия мира не могут называться ни честными, ни выгодными, если мы уступим ей Ливонию. Но если мы должны непременно выгнать москвитян из Ливонии, то с какой стати нам не брать Ливонии себе, с какой стати отвергать награду за победу? Вместе с москвитянами должны быть изгнаны и шведы, которых могущество также опасно для нас; но прежде надобно покончить с Москвою».