Ливонская война 1558-1583 - Александр Шапран

Слишком долго затянувшееся противоборство имело следствием еще и то, что сейчас трудно назвать время его наибольшего обострения, так сказать его пик. Таких пиков, наверное, было несколько, и мы не ошибемся, если будем утверждать, что один из них пришелся на период Ливонской войны. И недаром именно в годы этой войны произошло окончательное объединение Польши и Литвы в одно государственное образование, к чему вынудила тогда западных соседей Москвы сложившаяся внешнеполитическая обстановка.

Для более ясного понимания той обстановки, как и сути всех связанных с ней событий, бросим хотя бы поверхностный взгляд на их предысторию.

Первые военные столкновения Руси с Польшей, отмеченные концом X века и связанные с именем киевского князя Владимира Святославича, не сразу привели народы к открытой конфронтации. Какое-то время вражда протекала вяло, да и касалась она преимущественно самого юго-западного угла древнерусских земель, Галицко-Волынского княжества, оторванного от других русских областей и оказавшегося во времена апогея феодальной раздробленности вдали от вновь поднимающегося Жизненного центра, твердо обосновавшегося на русском северо-востоке. А именно с последним у нас и должно в основном ассоциироваться противостояние Руси с западным соседом. Но дело в том, что северо-восточные области Руси, послужившие ядром образования новой державы — Московского государства, не скоро пришли в непосредственное соприкосновение с Польским королевством. Кроме русского полоцкого княжества, охватившего своей территорией самые западные земли восточнославянского расселения и также слабо связанного с русским северо-востоком, от нового политического центра Руси владения польской короны отделялись землями литовских племен, клином врезавшимися между Русью и Польшей. Именно этим племенам и суждено было играть главенствующую роль в отношениях Руси с западом и занять столь заметное место в нашей истории.

В отношениях Руси с Литвой до начала XIII столетия можно наблюдать точное подобие тому, что мы видели в те же времена в отношениях Руси с аборигенами Ливонского края. И там и там характер соседства представляет мало интереса для исследователя, а его история обделена сколько-нибудь запоминающимися событиями. Если говорить об отношениях недружественного характера, то тут, конечно, следует упомянуть о частых конфликтах населения пограничных русских областей с литовскими племенами. И аналогично тому, как для новгородцев и псковичей в течение долгого времени были за обычай походы в Ливонскую землю до завоевания ее крестоносцами, так и русские люди из самых западных княжеств — Полоцкого, Смоленского и все той же Новгородско-Псковской земли — давно освоили пути вглубь литовских владений. Но не о каких серьезных военных столкновениях говорить не приходится, как не приходится говорить о попытках со стороны Руси колонизации литовского края. Сами конфликты протекали вяло, а их разрешения в виде обоюдных вторжений на земли друг друга скорее напоминали акты заурядной мести и имели основной целью предотвращение подобных попыток противника на будущее. Летописные источники оставили нам скупые сведения о тех событиях, что говорит о слабости их притязаний быть записанными в анналах истории. Наиболее ярко столкновения Руси с Литвой того времени отражены в знаменитом «Слове о полку Игореве», но и там автор посвятил им всего несколько строк. Много и подробно рассказывая о терзании Южной Руси половцами, неизвестный певец лишь вкратце удостоил своим вниманием Полоцкое княжество, страдающее от литовских набегов:

«Уже Сула не течет светлыми струями к городу Переяславлю, а Двина мутно течет у Полочан под грозным кликом поганой Литвы.

Один только Изяслав сын Васильков позвонил острыми мечами о шеломы литовские, соревнуя славе деда своего Всеслава; но и сам он лежит в кровавой мураве под червлеными щитами, изрубленный мечами литовскими».

И, конечно, говоря о влиянии Руси на западного соседа, нет никаких оснований упоминать о христианском миссионерстве. Во все время этих отношений и еще много позже Литва будет пребывать в язычестве.

Историческая жизнь начинает касаться этих мест только где-то с конца XII — начала XIII столетия. Многие деятели исторической науки называют побудительной причиной активного подъема литовской государственности захват соседней Ливонии крестоносцами и, как следствие, возникшую у северных границ расселения литовских племен опасность в лице немецкого рыцарства. Думается, что это не совсем верно. Вряд ли опасность агрессии, от кого бы она ни исходила, могла побудить народ к переходу от одной формы государственного устройства к другой. Для этого нужны причины иного характера, должно пройти время, необходимое для полного разложения родового строя, и отнюдь не искусственным путем должны сложиться условия для объединения племен. Ко времени вторжения крестоносцев в соседнюю Ливонию на литовских землях уже существовали союзы племен, народы которых переживали раннефеодальную стадию экономических и политических отношений. И до полного объединения племенных союзов в государственное образование, пусть даже с преобладанием родовых отношений, как это на несколько веков ранее сложилось на Руси, оставался один шаг.

И не случайно Литва выстояла против пришельцев с запада. Завоевательное движение рыцарей остановилось по берегам Западной Двины в ее нижнем течении, там, где исторически проходила граница племен ливов и латышей с литовскими племенами. Вряд ли такой успех был бы возможен, не будь у последних крепкой государственности. А, тем более, вряд ли такую государственность можно создать за одно поколение, да к тому же без объективных исторических оснований, а лишь под влиянием возникшей опасности. Надо, конечно, отметить, что наиболее слабое в государственном отношении из всех литовских племен, племя ятвягов, в скором времени все же будет покорено, но покорено отнюдь не немецкими пришельцами, а своими славянскими соседями — Польшей и Галицко-Волынскими князьями. Но главные литовские племена — Жмудь и собственно Литва уже в конце XII столетия представляли собой примерно то же, что и Русь тремя столетиями ранее, когда она начала выходить из своего состояния племенного разобщения и собираться в одну формацию, призванную жить государственной жизнью.

Но, к сожалению, в историческом процессе часто приходится наблюдать, как возвышение тех или иных народов и государств зачастую неразрывно сопряжено с активизацией их агрессии против соседей, а потому само понятие «жить государственной жизнью» у нас небезосновательно ассоциируется со стремлением расширить свои владения за счет чужих территорий. Не стала исключением и поднимающаяся из небытия Литва. Ее экспансия на восток конца XII — начала XIII века, в результате которой подвластными Литве оказались Полоцкая, Витебская и Пинская области, не отмечена сколько-нибудь заметными военными столкновениями. Оттого-то мы и можем утверждать, что серьезного сопротивления захватчику здесь практически оказано не было, чему причиной стала слабость тамошних русских княжеств. Наши историки рисуют нам картину их слияния с литовскими владениями, судя по которой литовскую сторону вообще нельзя назвать захватчиком, а сам процесс присоединения ею новых земель захватом. Вот, например, суждение на этот счет историка Д.И. Иловайского: «Усилению Литвы на этой украйне, как известно, более всего способствовала слабость Полоцко-Кривской земли. Князья полоцкие, искавшие союзников во время борьбы за уделы и в войнах с другими русскими князьями, сами призывали литовских вождей, роднились с ними и вступали в тесные связи; чем проложили пути к последующему возвышению Литвы за счет Кривской Руси. То силою оружия, то родственными связями и принятием православия соседние литовские вожди водворялись в русских областях и, подчиняясь русской гражданственности, начинали новое смешанное поколение литовско-русских князей».