Проблема с миром - Джо Аберкромби

В этом зале было много оружия, а также много скорби и гнева, так что Клевер сразу же проверил, сколько в помещении выходов. Когда умирает великий человек, тем, что остались, всегда нужно какое-то время, чтобы сообразить, кому теперь выгоднее всего быть верным, и в промежутке весьма высок риск кровопролития. Ему не раз доводилось видеть, как одни похороны превращаются в несколько.

Сам Ищейка, весь бледный, лежал на длинном столе с изрубленным щитом под ногами. Луч света падал на него из дымового отверстия, придавая сцене оттенок драматизма. Над ним, укрытая тенью, спиной к двери стояла какая-то женщина. Ее рыжевато-каштановые волосы были коротко острижены, отчего шея казалась очень длинной и очень тонкой, с резко выступающими сбоку синими венами.

Стур вступил в молчащий зал, клацая металлическими носками сапог.

– Я просто не мог не выразить свои соболезнования! – провозгласил он тоном, исполненным презрения, явно давая понять, что ему, как обычно, наплевать на чувства всех людей, кроме своих собственных.

Женщина обернулась – и луч света упал на ее улыбающееся лицо. Стур неуверенно шаркнул ногой и остановился, а за ним и его люди. Дюжина воинов, не упускающих случая похвалиться своей храбростью, при виде нее встали как вкопанные – и Клевер едва ли мог их винить.

– Во имя мертвых… – пробормотал Гринуэй, нервно отступая назад и чуть не споткнувшись о собственный меч.

– Король Севера! – Она восторженно воздела руки. – Какая радость! Ворота Уфриса открыты для тебя, даже несмотря на то, что в последний раз ты сжег здесь все дотла, а? А? С-с-с…

Последнее она прошипела сквозь зубы, брызжа слюной.

Ходили слухи, что дочка Ищейки – ведьма. Что у нее Долгий Взгляд. Клевер относился к ним не слишком всерьез. Теперь, однако, сомневаться было трудно. Она так исхудала, что ее лицо напоминало череп, туго обтянутый кожей, сквозь которую, казалось, можно было видеть кости. Вокруг левого глаза, на лбу, на щеке, на переносице кожа была красной, раздраженной и покрытой струпьями. Клевер подумал, что из них двоих – дочки и отца – отец, пожалуй, выглядит поздоровее.

– Клянусь мертвыми! Что с тобой стряслось? – пробормотал Стур, по всей вероятности озвучивая мысли всех присутствующих в зале.

– Одна колдунья сказала, что может сделать меня более обыкновенной, – отозвалась Рикке. – Или сделать совсем уж чудной. Угадай, что я выбрала?

Она не спеша подошла к нему: костлявые плечи откинуты назад, костлявый подбородок выпячен, и в сочетании с этим измочаленным лицом и этой змеиной, враскачку, походочкой, и этой дружелюбной ухмылкой, и этими совершенно безумными глазами картина была воистину более чем обескураживающей.

– Я побывала в Высокогорье. Навестила там одно озеро. – Она помахала рукой, и руны, подвешенные на ремешках вокруг ее тощего запястья, застучали и загремели. – Отличные места, но вода пока еще холодновата, а, Изерн? Ноги мерзнут.

Изерн-и-Фейл, без сомнения, привыкшая быть самым странным персонажем почти в любой компании, в сравнении с ней неожиданно показалась почти обыденной.

– Я не купалась, – откликнулась она, сплюнув на пол сок чагги.

– И зря. Это холод из тех, что сжигает все твои сомнения. Вся эта история, можно сказать… – Рикке распахнула глаза так широко, что казалось, будто они могут выскочить из ее обезображенного лица, – …открыла мне глаза! Я теперь могу видеть вас насквозь. Каждого из вас.

И она засмеялась грубым, лающим смехом, словно оставила все свои чувства далеко позади. Конечно, добавляло впечатлений и то, что она смеялась на отцовских похоронах.

Стур отвернул лицо в сторону, когда она подошла ближе, словно стоял против сильного ветра. Ее правый глаз весь распух, раздувшиеся веки были в разноцветных синяках, на весь белок разлилось огромное красное пятно, а зрачок съежился до молочно-белой точки. Зрачок второго глаза зиял, широкий и черный, и Клевер увидел, что раздраженная, покрытая струпьями кожа вокруг него испещрена какими-то знаками. Паутина черных линий и букв, кругов и символов, настолько тонкая, что казалось, будто человеку неподвластно такое нарисовать. Клевер никогда в жизни не видел ничего более похожего на ведьминскую работу, и воины тоже забормотали и заерзали – дюжина здоровенных мужиков в страхе пятилась назад от одной-единственной девчонки, тощей словно березовый прутик.

– Гребаная ведьма, – пробормотал один, пришедший из-за Кринны, делая перед грудью священный знак. – Надо бы ее сжечь.

Рикке улыбнулась ему, указывая на него тонким пальцем:

– Однако от огня умрешь ты!

Она улыбнулась Гринуэю:

– А ты от воды! Причем из-за того, что я тебе это сказала, все свои оставшиеся дни ты проживешь в страхе перед ручьями и лодками, колодцами и кружками, и каждая капля росы будет вызывать в тебе ужас. – Она погрозила ему пальцем: – Но вода все равно тебя найдет! Она будет просачиваться сквозь щели в твоей жизни, сколько бы ты ни пытался их замазать. Я вижу, как идет Великий Уравнитель, и с ним не заключить никаких сделок.

Она уставилась на Стура, взялась за ожерелье из зеленых камней, которое на ней было, и потянула вниз, пока оно не превратилось в петлю, врезавшуюся в ее тонкую шею.

– Но для большинства из вас это будет сталь. Не нужно Долгого Взгляда, чтобы это увидеть. – Она выпустила ожерелье и снова расхохоталась. – Оставайтесь! Вам всем здесь рады. Оставайтесь, и я расскажу вам еще!

– Только не я, – пробормотал Гринуэй, которого стоило бы назвать Молочной Кожей, настолько он побледнел.

Он вслепую побрел к двери, увидел возле порога ведро, подставленное под течью в крыше, и шарахнулся от него в сторону, потом кое-как выбрался на дневной свет. Остальные Стуровы молодцы недалеко от него отстали. Похоже, они получили от всего этого далеко не такое удовольствие, как обещал Стур.

Сам Большой Волк задержался, окинув помещение мрачным влажным взглядом.

– Мы еще вернемся! – рявкнул он. – Можешь проверить, если хочешь, ведьма!

И, протолкнувшись мимо Клевера, вышел из зала.

– Как грубо! – Рикке перевела взгляд обоих глаз, бледного и красного, на Клевера: – Тебя я знаю.

– Мы встречались однажды, – ответил он. – В лесу.

И она сильно изменилась с тех пор, как та жилистая, худая как щепка девчонка рухнула к его ногам. Было похоже, что ей пришлось пройти длинный и тяжелый путь, и очень извилистой дорогой.

– Я помню, – сказала она. – Хочешь услышать о том, что будет, Йонас Клевер?

– Вообще не очень-то. – Было непросто смотреть на нее, не отводя взгляда. Один ее глаз казался слишком мелким, второй – слишком глубоким. Но он заставил себя. – Я просто хотел сказать, что мне жаль твоего отца. Я его плохо знал, но был бы не прочь узнать получше. На Севере осталось мало людей, о которых можно было бы это сказать.

– Почему бы тебе не остаться? – спросила она, поднимая бровь (вторую, похоже, сбрили после того, как закончили татуировку). – Мы могли бы поговорить о том, что будет.