Запрещенный Союз – 2: Последнее десятилетие глазами мистической богемы - Владимир В. Видеманн

Однако одним легким испугом мне отделаться не удалось. Кожа между большим и указательным пальцами на правой руке оказалась разорвана дернувшейся веревкой. Я видел белое мясо, но кровь почему-то не шла. Вероятно, шоковая реакция организма. По счастью, у меня в кармане лежал хороший шарик мумие. В считанные секунды я достал препарат и, приложив к пластырю продолговатую черную лепешку, заклеил рану. Боли почти не почувствовал. Так, легкое пощипывание. Когда через два дня я снял пластырь, рана не только зажила, но даже рубец почти не просматривался, белея едва заметной жилкой. Таковы феноменальные свойства этого горного экстракта.

Теперь предстояло спуститься по закрепленной веревке вниз по вертикали метров на двадцать. В итоге мы оказались на площадке, с которой нужно было каким-то образом перебраться через ужасную расщелину на другую сторону. Здесь опять первопроходцы навесили веревку, держась за которую я, прилипая к стене, как таракан, переполз через опасный участок, чтобы… оказаться на краю новой пропасти! Тут, однако, ситуация выглядела гораздо менее драматично. В принципе, достаточно было лишь спуститься по довольно крутому склону метров на десять вниз, к реке. И опять помогли веревки, хотя при желании мы обошлись бы и без них. Оставалось разбить палатки, разложить костер и кайфовать за ужином, наслаждаясь закатом в горах.

На следующий день мы внимательнее присмотрелись к своим спутникам. Это была странная команда, часть которой составляли сибирские великаны, а другую — уральские карлицы. Сибиряки были таких габаритов, что на их фоне даже Хайдар-ака — мужчина крупный, весом под центнер — выглядел жалким пигмеем, ну а мы с Соколом, вероятно, казались в сравнении с ними просто человекообразными мартышками. Но приземистые пермские девушки даже мне едва доставали до плеча. Тем более удивили они меня, когда я вызвался поутру подсобить одной из них с рюкзаком. Девушка развернулась ко мне спиной, я рванул с земли ее шарообразный баул… и у меня чуть не выпала грыжа. Это был самый тяжелый рюкзачина, какой мне когда-либо приходилось держать в руках!

— Сколько же он у вас весит?

— Да килограммов пятьдесят.

Последнюю ночь перед Пашимгаром мы провели возле очередного бокового притока реки, вдоль которой продвигались от самых верховий. Приток был настолько сильным и глубоким, что его, казалось, можно перейти исключительно в ранние утренние часы, когда напор воды в русле спадает. Решили заночевать перед переправой, начали расчищать место для палаток. Вся земля вокруг оказалась покрыта великим множеством снующих туда-сюда муравьев.

— Володя, у нас еще остался бензин? — обратился ко мне Хайдар-ака. — Плесни сюда бензинчику и брось спичку, а то спать будет невозможно!

— Да ладно, пусть себе живут.

— Что, ахимса? — В голосе аки послышались язвительные нотки.

— Хайдар-ака, тебе надо, ты и пали!

Ака похмыкал, но поджигать насекомых не стал.

На следующее утро, часов в пять, мы уже стояли перед переправой. На всякий случай все взялись за веревку, вошли в воду. По счастью, глубина была максимум по пояс, а сильное течение удавалось выдержать благодаря относительно ровному дну, на котором хорошо держались ноги. Это оказалась последняя переправа на маршруте. Протопали еще пару часов. Долина стала совсем широкой, впереди лежали голубые горы с белыми вершинами — верховья Оби-Хингоу. На месте слияния нашей реки с Оби-Хингоу мы повернули направо. До Пашимгара оставался час пути. Присели отдохнуть и привести себя в порядок. Искупались, постирали вещи. Хайдар-ака подбрил бороду, доведя ее до безукоризненно канонической формы. Гюля заплела таджикские косички. Ну, теперь можно и к ишану!

Наконец на фоне священной долины Оби-Хингоу показались крыши Пашимгара. Ишони Халифа встретил нас на пороге своего дома: невысокий, убеленный сединой старец с большой бородой, похожий на нашего Рама. Причем похожий не только внешностью, но и веселой, непринужденной манерой общения и даже просто своим человеческим полем. Кстати, об этой схожести двух мэтров мне уже давно рассказывал Каландар — после того как впервые посетил Эстонию и съездил на заповедный «хутор философов». Нас пригласили к дастархану. Поели, попили, оттянулись. Завязалась непринужденная беседа. Ишан рассказал, как во время Второй мировой оказался в Германии. Он попал в плен и был мобилизован в исламский албанский батальон ваффен-СС. Потом ему как-то удалось скрыть этот эпизод биографии, но отсидеть все же пришлось — просто «за плен».

Сокол, недавно женившийся на немке и собирающийся вот-вот отвалить за железный занавес, спросил ишана, полагаясь на его немецкий опыт:

— Интересно, изменились ли немцы с того времени или же все осталось по-прежнему?

Халифа посмотрел на Сурчу и назидательно произнес:

— Жаба — всегда жаба, змея — всегда змея, немец — всегда немец.

Потом Хайдар-ака долго разговаривал с Халифой по-таджикски о символике деревьев и особенностях растительного мира в общей иерархии космической жизни: «“Пища есть Брахман“, — говорят одни. Это не так, ибо поистине пища портится без дыхания. „Дыхание есть все“, — говорят другие. И это не так, ибо поистине дыхание иссякает без пищи. Однако обе эти сущности, слившись воедино, обретают высшее состояние ((Брихадараньяка-упанишада).

На отвлеченный вопрос об Эстонии Халифа сказал, что ему известно о великом подвижнике из тех мест Шойхи Яктаа (Однорукий шейх), но в детали углубляться он не стал.

Мы весь день провели в Пашимгаре, оставшись ночевать в доме ишана, а на следующее утро один из его сыновей взялся отвезти нас на грузовике аж до самой Тавильдары, до которой было отсюда километров сто. Мы погрузились, сели еще какие-то люди — и в путь. Проехали поворот на Хазрати-Бурх. Очень хотелось, пользуясь случаем, еще раз посетить эти места, но в Душанбе должны были прилететь Ирина, Вера и Татьяна, с которыми мы договорились, что встретим их в аэропорту. Се ля ви! Проскочили Лянгар. Я взглянул вверх, на арку мазара Хазрата Аллоуддина, наполовину скрытую густым арчовником. Интересно, там ли сейчас Ашур? По пути к нам в кузов подсели еще несколько человек. Грузовичок с ветерком несся по ухабистой горной дороге, подбрасывая публику на неровностях и заваливая всех набок при разворотах. Один молодой таджик предложил успокоительное. Раскурили, расправили крылья… Попутно молодец рассказал следующую историю:

— Служил я в Афганистане. Там мы хлеб меняли у местных на «шишки». Сорт такой, что можно упасть! Как покуришь, такое чувство, что сердце останавливается. Короче, чтобы мотор работал, надо постоянно двигаться. Курнул я этого дела по первому разу, чувствую — умираю. В натуре! Что делать? Ну, я на спортплощадку, и давай по кругу бегать. Бежишь — сразу хорошо становится! Вот так я бегаю и бегаю, не могу остановиться. Выходит офицер, кричит: «Ты чего?» Я подбегаю к нему, а остановиться не могу! Отдаю честь, продолжая бег на месте: «Товарищ лейтенант, занимаюсь физподготовкой!» А на меня уже все пялятся, стебутся! Хорошо, лейтенант оказался молодой, не просек!

Тут в разговор вступил другой молодой таджик, тоже, как выяснилось, служивший в Афгане: