Бен-Гур - Льюис Уоллес

– Когда?

– Сегодня. Завтра лошадей могут отдать другому.

– Значит, они тебе понравились?

Бен-Гур с воодушевлением ответил:

– Я видел их с трибун только мельком, потому что тут же появился Мессала, и я уже не мог смотреть ни на что другое. И все-таки я сразу же распознал в них кровь, которая является чудом и славой пустыни. Подобных им я видел разве что в конюшнях цезаря. Но такое не забывается. Встретясь с тобой завтра, Маллух, я все равно узнаю тебя, даже если ты не кивнешь мне головой. Я узнаю тебя по лицу, по фигуре, по твоим движениям. И точно так же я узнал их, я совершенно в этом уверен. И если правда то, что о них говорят, то я…

– … Выиграю сестерции, – смеясь, закончил за него Маллух.

– Нет, – быстро ответил Бен-Гур. – Я сделаю лучшее из того, что может сделать человек из рода Иакова, – я посрамлю моего врага на глазах сотен тысяч людей. Но, – тут же нетерпеливо прибавил он, – мы теряем время. Как быстрее всего мы сможем добраться до шатров шейха?

Маллух несколько секунд раздумывал.

– Лучше всего направиться прямо в селение, которое, на счастье, не так уж далеко. Если там удастся нанять двух быстрых верблюдов, то уже через час мы будем на дороге туда.

– Тогда нам лучше поспешить.

Селение представляло собой множество дворцов, рассыпанных в прекрасных садах, перемежающихся с караван-сараями, построенными с царственной роскошью. Путники быстро наняли двух верблюдов и, оседлав их, начали свое путешествие к знаменитому Пальмовому саду.

За пределами селения вся земля, представлявшая собой цепь невысоких холмов, оказалась тщательно возделанной; по сути, это был один огромный огород, плодами которого питалась Антиохия. Ни один клочок земли не пропадал даром. На крутых склонах холмов были устроены террасные поля, даже разделявшие их живые изгороди представляли собой виноградники, манившие путников тенистой прохладой и сиреневатыми гроздьями зреющих ягод. Среди бахчей, абрикосовых и лимонных рощ, зарослей инжира и лаймов[64]виднелись беленые домишки крестьян. Изобилие, веселое дитя мира, на сотню разных ладов возвещало о своем пребывании в этих жилищах, радуя сердца путников. Далее, у самого горизонта, возвышались горные хребты Тельца и Ливанских гор, между которыми серебряной полоской струил свои воды Оронт.

По дороге к Пальмовой роще друзья ехали вдоль реки, которая повторяла извивы дороги, неся на себе множество судов, бесконечной процессией поднимавшихся и спускавшихся по ней к морю. Затем они добрались до озера, которое через короткую протоку соединялось с рекой. Там, где протока впадала в озеро, на берегу виднелась поросль могучих пальм, при виде которой Маллух захлопал в ладони и воскликнул:

– Смотри, смотри! Это и есть Пальмовый сад!

Открывшуюся им картину можно было увидеть еще разве что в оазисах Аравии или на берегах Нила. Бен-Гур особо отметил для себя плоскую, как стол, равнину, уходящую к самому горизонту. Когда они въехали под сень пальм, под ногами их верблюдов зазеленела свежая трава – чрезвычайно редкое и самое великолепное здесь, в Сирии, украшение почвы. Подняв голову вверх, Бен-Гур увидел сквозь листву образующих крестовые своды ветвей бесчисленных финиковых пальм бледную голубизну неба. Недалекое озеро своими водами питало корни пальм, снабжая их влагой весь их долгий век. Превосходила ли роща Дафны своей красотой этот уголок земли? И пальмы, словно прочитав мысли Бен-Гура, благодарно склонялись над его головой, когда он проезжал под их сводами, и осеняли его благовонной свежестью.

Дорога, шедшая строго параллельно берегу озера, вскоре привела путников к урезу воды протоки, на другой стороне которой тоже росли только могучие пальмы.

– Взгляни сюда, – сказал Маллух, указывая на одно особенно высокое дерево. – Каждое кольцо на его стволе отмечает один год его жизни. Сосчитай, сколько таких колец расположено от корней до кроны, и ты поймешь – если шейх будет утверждать, что роща была посажена еще до первых Селевкидов, ему вполне можно верить.

Даже если бы кто-то попытался не смотреть на великолепные пальмы, они одним своим присутствием заставляли обратить на них взгляд и делали смотрящего на них поэтом. Только этим можно было объяснить ту честь, которую воздавали им люди, начиная с художников первых царей, которые на всей земле не нашли более совершенных форм, могущих послужить им моделью для колонн их дворцов и храмов. И, отдавая должное прекрасной роще, Бен-Гур не мог не сказать:

– Когда я увидел его сегодня на трибунах, добрый Маллух, шейх Илдерим показался мне совершенно обыкновенным человеком. Боюсь, раввины Иерусалима смотрели бы на него сверху вниз, как на эдомскую[65]собаку. Каким образом стал он владельцем Пальмового сада? И как удалось ему уберечь его от алчности римских губернаторов?

– Если от древности рода кровь становится благороднее, сын Аррия, то старый Илдерим благородный человек, хотя он и всего лишь необрезанный эдомит, – ответил на это Маллух и продолжал: – Все его предки по отцовской линии были шейхами. Один из них – я не скажу, когда он жил или какие добрые дела сотворил, – однажды выручил царя, за которым гнались враги с обнаженными мечами. Говорят, что он предоставил в его распоряжение тысячу всадников, которые знали все тропинки и укромные места в дикой местности, как пастухи знают все горные тропы на холмах, где они пасут своих овец. Там они и спрятали царя до поры до времени, а потом своими копьями обратили преследователей в бегство и снова возвели царя на трон. И царь, как говорится в предании, запомнил эту услугу. Чтобы отблагодарить за нее, он привел сына пустыни в это место и упросил его раскинуть здесь свой шатер, привести сюда свою семью и свои стада; и отдал это озеро и деревья, и все земли от реки до ближайших гор в вечное пользование ему и его детям. И это их право никогда и никем не оспаривалось. Здешние правители сочли за лучшее хранить добрые отношения с этим племенем, которому Господь даровал обилие людей и лошадей, верблюдов и богатства, сделал их хозяевами многих торговых путей между городами. Племя это могло в любой момент сказать торговым караванам: «Ступайте себе с миром» или «Вы дальше не пойдете», и слово их было твердо. Даже префект в крепости, которая царит над всей Антиохией, счел за благо, что Илдерим, прозванный Щедрым за свои добрые дела, вместе со своими женами и детьми, караванами верблюдов и лошадьми и всем имуществом снялся со своего обжитого места, как наши праотцы Авраам и Иаков, и, оставив свои колодцы с горькой водой, перебрался в этот райский уголок.

– Но как это могло произойти? – спросил Бен-Гур, внимательно слушавший рассказ, не обращая внимания на мерный шаг верблюдов. – Я своими собственными глазами видел, как шейх рвал на себе бороду, проклиная себя, что он доверился римлянину. Если бы его слова услышал цезарь, то мог бы сказать: «Мне не по нраву подобные друзья, уберите его отсюда».