Корона за холодное серебро - Алекс Маршалл

– Во имя всех предков и всех нерожденных, что с тобой случилось? – возопил дедушка, когда Мрачный приплелся обратно в парк.

Никогда на памяти Молчуна старик не волновался за него так сильно, однако это обстоятельство огорчило, а не обрадовало. Меньше всего хотелось волновать дедушку.

– Говори, мальчик, все ли с тобой в порядке?

– Без проблем, дед, – ответил внук, быстро оглядывая себя: не поранился ли, слезая с дома. Никаких видимых повреждений. Как же дедушка понял, что случилось необычное? – Ты слышал шум?

– Шум? – Дед прикрыл рот ладонью, вытаращившись на Мрачного. – Что, во имя всех… Ты разбудил короля демонов, парень? Опять нашел этого Хортрэпа? Отвечай!

– Я узнал, где дядя, – сообщил Мрачный, надеясь, что это отвлечет дедушку.

Не сработало. Значит, лучше все рассказать и покончить с этим. Если бы кто-нибудь из предков пережил такое приключение, как бы потом звучал его рассказ? Небось не поскупился бы предок на сильные слова и ладные рифмы. Но Мрачный не дока по части слагания песен, ему лучше дается запоминание. Пусть кто-нибудь другой сложит песню, если сочтет историю Мрачного стоящей того.

– И… гхм… я встретил бога. Или правильнее сказать – богиню?

– Ух ты! – Дедушка обмяк у своей колонны, как будто это все объясняло. Пауза. – Она красивая?

– «Говорила тебе, что он не шпион», – с издевкой сказал Марото, передразнивая заносчивый тон девицы.

– Не я его отпустила, – возразила она, пиная ботинком грязную дощатую дверь камеры. – «Дуррра, он подстрижен как кхимсари, так что он должен быть кхимсари».

– Это адова куча работы – такая стрижка, – пояснил Марото. – Разве можно представить, что кто-нибудь, кроме сектанта, сделал бы такое с собой нарочно? Мелкое лживое дерьмо.

– Ну и что теперь? – В скудно обставленной комнатке Пурна повернулась лицом к Марото.

Даже в полумраке он видел, как жутко распухло ее лицо: губы разбиты, щеки ободраны, ухо заплыло. Имперцам пришлось с ней повозиться, чтобы свалить с ног. Однако Марото подозревал, что сам выглядит еще хуже. Уж точно он чувствовал себя паршивей – тут, конечно, не до соревнования, но Пурна имела силы мерить шагами комнатенку и пинать все, что под ногу попадется, а вот Марото не испытывал никакого желания подниматься с устланного соломой пола.

– Так и будем здесь ждать, когда нас казнят?

– Нет, – сказал Марото. – Наверняка сначала нас будут пытать, постараются вытянуть все, что мы знаем. Меня, наверное, измордуют, чтобы заставить Софию открыть ворота замка, то есть будут новые публичные пытки – пусть полюбуется со стены. «Ведьма, тут у нас твой Негодяй – открывай ворота, а то мы его выпотрошим!»

– И тогда что?

– И тогда они меня выпотрошат, потому что София не так глупа, чтобы им поверить. Если откроет ворота, погибнут все, а не только я.

– Нет, я имею в виду, что делать нам с тобой, если все равно будут пытать? Нападем на стражников, когда они придут за нами, или попытаемся заманить их в камеру раньше? Ты выглядишь неважно. Может, я их позову, скажу, что ты сдох и все провоняло? Потом сворачиваем им шею, забираем мундиры и бежим спасать остальных.

– Отличный план, – сухо отозвался Марото. – Даже если предположить, что тебе уже приходилось ломать чью-то шею и что отсюда можно выбраться, а это еще менее вероятно, разве нельзя найти занятие получше, чем вызволять этих никчемных шавок, которые даже не рискнули отбиваться, когда на нас набросились имперцы? Мы могли бы победить, если бы твои дружки не позволили схватить себя.

– А чего ты хотел, мы же спали! Кроме тебя, сэр Моя-Стража-Первая. – Пурна подчеркнула это уничижительным, брошенным свысока взглядом. – Может, если бы мы не кинулись на имперцев, удалось бы вообще всего этого избежать? Наврать, подкупить – ты хоть думал об этом?

– Мало о чем другом, – ответил Марото, решив не напоминать поганке, что она была первой, кто нанес роковой удар, когда имперцы подняли их.

Тогда он даже обрадовался, потому что имперские солдаты начали подступать к нему, ведь это означало, что он вправе отбиваться, не нарушая клятву… И ничего хорошего им это не принесло.

– Если бы мы действовали осмотрительно, был бы шанс не расстаться с Дигглби и остальными. Где бы они ни были, наверняка им достались апартаменты поприличней, чем этот кабацкий сортир.

– Так вот мы где? – Марото поморгал в затхлой полутьме.

Свет сюда просачивался только через тростниковую, или из чего она там, крышу, давно мечтавшую о починке. Похоже, это не слишком надежная тюрьма…

– Ага, в заведении для деревенских засранцев, судя по развешанным по стенам рыбьим чучелам? И как долго ты был в отключке? Я думала, притворяешься, чтобы тебя не допросили с ходу.

– Этот прием называется вживанием в роль, я ему научился у усбанских уличных актеров-импровизаторов. Пока я шатался с труппой, дюжину человек из нее повесили – слишком хорошо ребята вжились в роли. Они не были бандитами или убийцами, но если играли бандитов и убийц, то…

– Ерунду мелешь, Марото.

– Вот что, помоги мне встать, а я тебе помогу дотянуться до потолка. Попробуем выбраться через верх. Командиры разместились тут же?

– Нет, похоже, что важные люди приходили из храма, который в паре кварталов отсюда. Остальных увели туда, а нас с тобой запихали сюда. – Пурна пялилась на черную стену, как будто умела видеть сквозь дерево и глину. – В этой таверне живут солдаты гарнизона. Они везде.

– Ага. – Здоровое ухо Марото практически ничего не слышало. – Сейчас довольно тихо.

– Пару минут назад было шумно, храпун. Похоже, они в ужасе разбежались.

– Лучше и быть не может, – сказал Марото, принимая поданную руку и вытягивая себя в вертикальное положение.

И то лишь частично – он просто сел, прислонясь к стене, но даже от этого движения перед глазами засверкали сверхновые, а из горла извергся вулкан. С годами он стал хуже переносить нокауты. Ффух. Что ж, по крайней мере, он еще не разучился блевать на себя.

– Жуть! – Пурна бросила его руку и отскочила, когда пошла вторая волна желчи.

Она схватила единственный предмет мебели в комнате – ночной горшок – и швырнула Марото в руки. Жест мог бы показаться запоздалым, но настоявшееся содержимое горшка вызвало из желудка еще одного демона.

Должно быть, пленники сидят здесь довольно долго, раз посудина полнехонька.

Мир отрезан от глаз, одежда пропитана ледяным потом, вонь мочи, дерьма и рвоты шевелит волосы в носу, сами заперты в темной грязной кутузке – все как в прежние времена. Марото будто почувствовал, как Крохобор ползет под его рубахой, но потом осознал, что это лишь струйка рвоты. Кромешное унижение словно перенесло его назад во времени, в последнюю ужальню, и ужасное понимание закралось под сжатые веки, под череп, в оцепенелый больной мозг: все это нереально. Пурна, другие пижоны, ожившая София – не более чем насекотический сон старого торчка. Он и правда загадал желание Крохобору, но просил не освобождения от насекотиков, вовсе нет, а чего-то еще более жалкого… И он почти вспомнил, почти ощутил крысиные усы на щеке, прощальный поцелуй демона… Но тут в его страдания вторглась Пурна: