Создатели: ошибки отцов - Екатерина Слинкина

– Ух, – вырывается выдох из меня, стоило мне приподняться. Но, несмотря на то, что я буквально чувствовала, как каждый позвонок встает на место, мне удалось сесть.

– Ты в порядке? – с облегчением, но еще напряженно выдохнул Марк. На его лице стала проявляться улыбка.

Вот, что делают с нами эмоции. Даже с самыми великими из нас. Они делают нас слабыми, уязвимыми, не способными мыслить здраво. Только исключив эти нервные импульсы то воспламеняющие, то замораживающие кровь, я четко вижу, насколько они мешают достичь важных для выживания целей, как тяжело даются простые решения, а главное их воплощение в жизнь. Нужно ответить ему.

– Почти, – не стала преувеличивать я. Какие-то неудобства дали о себе знать, когда я использовала руки в качестве опоры, чтобы сидеть ровно. Я взглянула на правое плечо. – Ага, вот оно что, – Сустав еще не встал на место. Конечно, можно и не трогать его, но тогда ему понадобится чуть больше времени, чтобы прийти в норму. Поэтому я сама рабочей рукой помогла ему вернуться восвояси. – Вот теперь лучше.

– Осталось встать, – все еще не скрывал радости Марк и, поднявшись на ноги, протянул мне руку.

Я машинально воспользовалась его предложением, но, по правде сказать, мой таз, мягко говоря, еще не пришел в норму и доставляет дискомфорт, впрочем, как и остаточный вывих левой голени, но ее я сразу поставила на место.

– Я готова! – отпустила временную опору я и тут же добавила: – Еще забег?

Похоже, мои слова напомнили о недавних событиях Марку, который только что был готов обнять мое воскресшее тело и, наверное, забыть все, что мы оба натворили. На этой ноте он выдохнул и, кажется, нехотя изобразил негодование, стоило ему заметить свидетелей. Он нахмурил брови и напряг лицо. На нем снова нависла озлобленность.

– Еще тысячи таких забегов, если ты не уяснишь одно – здесь все делают, как скажу я. И только!

Марк не стал дожидаться моего парирования и сразу обратился к пятерым, что превратились в безмолвные колонны поодаль от нас. Если бы не страхи, исходящие от них и заполонившие все пространство отсека, то можно было их вовсе не заметить. На его зов все пятеро остановились в паре метрах от нас в ожидании приговора.

– Саймон! Проследи, чтобы произошедшее не вышло из стен приемной! Из тех, кто склонил головы, выбери самых стойких, остальных лиши эмоций. И с этими тоже разберись, – Марк брезгливо указал на Мэри и ее соратников. А предателей… всех до единого отправь в сопор!

Не знаю, чего изначально хотел добиться Марк или сказать или и то и другое, приводя за собой эту пятерку, но сейчас он ведет себя более чем не заинтересовано. Создается впечатление, как будто он просто хочет, чтобы они все убрались отсюда поскорее. Тем выгоднее для меня. Если их эмоции не заглушают полностью рассудок, то они сумеют понять причины такого поведения Дуция. Пусть они увидят и передадут другим о моем влиянии на него.

– Не делай этого, – равнодушно бросила я, забыв изобразить переживания. – Люди не виноваты, это все я. Запри меня вместо них. – Мне все еще может понадобиться помощь со стороны, нельзя терять доверие союзников. Самоотверженность, пока единственное, что я могу сейчас продемонстрировать Саймону, но остальных ждет сюрприз.

Марк подходит ко мне в упор и наставляет дула своих глаз.

– Последний раз говорю! Мои приказы не обсуждаются! И если ты хоть раз еще попытаешься или даже просто подумаешь устроить заговор за моей спиной, клянусь, сопор тебя не спасет, а он будет единственной милостью, на которую ты сможешь рассчитывать! Ничто и никто не спасет тебя!

– Моя жизнь в твоих руках, ты уже достаточно показал всем, что одной мне не справиться с тобой. – Разумеется, эти слова звучат не для него. А вот ангельский, насколько это возможно, голос, как раз наоборот. – И я не обсуждаю твои приказы, а лишь прошу дать им всем прощение. Мой любящий и заботливый родитель именно так и поступал.

Марк оторопел. И, похоже, он анализирует ситуацию.

– После тщательного отбора Саймона, я устрою им личный суд. Это максимум, что я могу тебе уступить, – через три секунды нашелся он снисходительным голосом.

– Спасибо, – с наигранным вздохом обреченности поблагодарила я.

Отлично, торги состоялись. Думаю, Саймон сделает оставшуюся работу в лучшем виде. Наверняка, он передаст людям выгодную для меня историю. Правда, чтобы быть в этом полностью уверенной, мне предстоит изощриться. А еще мне также необходимо закрепиться в глазах обычных людей. Они, конечно, мало что могут против Марк, но их непоколебимая вера в меня может прийтись, как ничто, кстати, и в подходящий момент сыграть свою роль. Как известно убеждения и верность – страшная сила. Вряд ли я бы сделала, что собираюсь или хотя бы подумала сделать нечто подобное под влиянием эмоций, чувств, принципов, но сейчас знаю, это хорошая мысль. У меня есть цель, и я сделаю все ради ее достижения. Буду действовать методами самого Марка. Именно эти четверо первыми упали ниц, и мне с самого начала были открыты причины такого поведения. Первая из них – их обыкновенная человечность, а вторая – Марк сделал их наркоманами, установив с ними особую и сильную связь, которую познала и я. А что может быть притягательнее ни с чем несравнимого удовольствия? Они должны узнать, что я могу предложить им альтернативу. Тем более последние впечатления всегда ярче прошлых.

– Я очень виновата перед всеми ними, – начала я лебезить перед эго Марка. – Ты не позволишь мне немного загладить вину, хоты бы перед теми, кто сейчас здесь?

Брови Марка тут же надвигаются на лоб, он по-детски удивленно задает вопрос, что-то вроде: «Откуда такая покорность?» или «И что же ты придумала?». Но тут же он указывает рукой в сторону пятерки, произвольно рисуя линию. Я ловлю в нем наплыв любопытства. Его жест дает мне разрешение, будто приглашая подойти ближе к потерпевшим от моих дел. Ну что ж, спасибо!

С позволения его величества, я встала напротив слушателей, что уже с настороженностью затаились, ожидая подвоха. Саймон держится молодцом, несмотря на все напряжение, что витает в воздухе. Друзья Мэри уже сумели, как-никак подавить свой панический трепет, но она! Ее все еще терзает ужас, она заметно дрожит, из глаз вот-вот рванет водопад, она пытается скрыть потребность в частом дыхании, от чего в итоге точно подавится взорвавшейся истерикой. Эта девочка даже не подозревает, какую помощь мне оказывает.

– Мэри, – осторожно обратилась я к ней.

Она подняла испуганные глаза, кажется, еще секунда и ее накроет обморок. Я не останавливаюсь и подхожу ближе.

– Твой страх переполняет тебя. Но меня не нужно бояться, – я приподняла ее подбородок, что пытался слиться с шеей. – Слышишь? Никогда.

Мэри судорожно и покорно закивала головой, наконец, вздохнув свободно, если не считать небольшой всхлип. А я продолжаю:

– Помнишь наши объятия? – Снова кивок, но его уже сопровождает надежда в глазах.

Конечно, она помнит. И желает вновь ощутить спасительное облегчение. Я медленно с максимальным для нее комфортом обнимаю ее, слегка придавив лопатки. Когда мои руки полностью сжимают ее чуть сильнее, она уже дышит ровнее, ведь я сразу вмешалась в ее мозг. Я немедленно заставила его сбавить обороты и совсем немного простимулировала гипофиз и эпифиз на выработку эндорфинов и серотонина, чтобы лишь закинуть удочку и утешить беднягу. Я только разлепила объятия, как Мэри уже благодарно смотрит на меня.