Песенка в шесть пенсов и карман пшеницы - Арчибальд Кронин

– О, в основном обычная болтанка. Это вроде каши, Нора.

– Тогда можешь угощаться. А этого Лео надо пристрелить. Насмерть.

Она достала еще одну чашку и налила чая. Мы начали с тостов и омлета. Никогда не думал, что завтрак вдвоем может быть таким приятным. Моя кузина, свежая, как ромашка, была еще красивее, чем когда-либо. Все еще с голыми ногами и в домашних тапочках, она была в мягкой белой блузке и короткой юбке из шотландки, в которой преобладал желтый цвет.

– Это тартан Керри, – объяснила она, разглаживая ее на коленях. – Если ты ирландец, ты должен гордиться этим. Скажи прямо сейчас, Лоуренс, что ты хочешь, чтобы мы делали сегодня?

Это были ее цвета, решил я, темные волосы и глаза по контрасту с кремовой кожей, что и делало ее такой очаровательной. Я с любовью смотрел на ее широкий мягкий рот, когда она пила чай, и на ее маленькие ровные зубы, когда она хрустела тостом, такие же белые, как у моего отца, – отличные зубы Кэрроллов.

Я глубоко вздохнул:

– Больше всего я бы хотел… то есть, если ты захочешь… чтобы мы отправились куда-нибудь за город.

– Ах да, ты же не городской мальчик.

Она посмотрела в окно. Солнце ярко освещало белую стену противоположного дома.

– Тем не менее неплохая идея. Уинтон отвратителен в воскресенье. Предположим, мы сбежим к плавучему дому.

– Плавучему дому?

Она наслаждалась моим удивлением. Это, вдруг подумал я, было особым шармом Норы – ее способность наслаждаться.

– У многих есть плавучие дома на Лох-Ломонде. У Мартина и мисс Донохью, – добавила она, – есть такой, недалеко от Люсса. Для праздников и всякого такого. Да, славно. Возьмем велосипеды, ты можешь взять тот, что у мисс Д., и к часу мы будем там.

Такая перспектива, после нескольких месяцев в трущобах Аргайл-стрит, была настоящим приключением. Я едва мог дождаться, когда мы отправимся.

– Тогда поторопимся, Нора! – вскочил я. – Если хочешь, я вымою посуду и сделаю сэндвичи.

– Никаких сэндвичей, дружок. Тоска смертная. И плевать на еду. Если хочешь прямо сейчас, то поехали, но можно я сначала надену чулки? Вон они – дай-ка мне их.

Пара фильдеперсовых чулок, выстиранных и высушенных, две полупрозрачные ленты, висели на перекладине над кухонной плитой. Я передал их ей – они были легкие, как паутина.

Сидя, она принялась надевать их, искоса следя за мной с явным озорством и еще с чем-то испытующим, читавшимся в ее взгляде из-под опущенных ресниц, с чем-то похожим на искушение, тогда как я изумленно смотрел на неуловимое, но щедро дарованное моему взору мелькание белых бедер под тартаном Керри.

– Ну вот! – небрежно заявила она, поднимаясь и оправляя юбку. – Осталось надеть туфли, и мы выходим.

– Спасибо, Нора, – пробормотал я.

Эта идиотская реплика, возможно вырвавшаяся из моего подсознания как оценка ее маленького спектакля, прозвучала настолько нелепо, что я густо покраснел. К моему облегчению, она, похоже, не обратила на это внимания.

Два велосипеда стояли в подвале. Мы выкатили их во двор и отправились в путь.

Велосипед мисс Донохью, старая модель с высоким рулем и фиксированной малой передачей, без свободного хода заднего колеса, заставил меня попотеть. Мне приходилось крутить педали в два раза быстрее, чем Нора, чтобы не отставать от нее. Спустившись по склону, она устремилась вперед, оборачиваясь и с насмешкой поглядывая, как я, взгромоздившись на высокое сиденье и бешено работая ногами, тарахчу сзади. Я чувствовал, что мисс Д. уже лет сто как не пользовалась этим драндулетом. Но именно такой прогулки мне и хотелось – воскресные дороги были свободны от транспорта, а открытая местность, уже тронутая весенней зеленью, просто пьянила. Боярышник был в цвету, я вдыхал его аромат, когда мы проезжали мимо. На лугах блеяли ягнята, призывая своих матерей. Из-под изгородей уже пробивались примулы и ослинник. Когда мы подъехали к Лоху и покатились вдоль чудесно изогнутого берега, Нора начала дурачиться на велосипеде:

– Смотри, Лоуренс, я не держусь за руль.

Затем она начала петь. Это не была песня Хетти Кинг, но что-то вроде того, с таким вот началом:

Это нарушение воскресной тишины необъяснимым образом очаровало меня, пока я вдруг не вспомнил, что Нора не была сегодня в церкви, каковое упущение, несомненно, было на моей совести. Я подкатил к ней и в ужасе воскликнул:

– Нора, ты не ходила сегодня утром на мессу! Это я тебя сбил с толку, это моя вина.

Она перестала петь.

– Да, Лоуренс, – серьезно сказала она. – Ты принял тяжкий грех на свою душу. Я не хотела поднимать эту тему, но меня это очень беспокоило.

– Почему ты не остановила меня, Нора? Я бы сходил с тобой к иезуитам на Крейг-стрит. Это моя любимая церковь.

– Ты не дал мне шанса, дружок. Ты заставил меня сесть на байк и выехать из города, прежде чем я сообразила, какой сегодня день и где я нахожусь.

– О дорогая! – простонал я. – Мне очень жаль, Нора.

– Ну не расстраивайся, мой мальчик. Надеюсь, это не смертельно, но если да, то, как я слышала, есть вещи и похуже.

Сказав это, она спрыгнула с велосипеда. Мы достигли тихой бухты с галечным пляжем, где у берега на ржавой цепи, прикрепленной к столбику, стояла небольшая лодка. В пятидесяти ярдах от берега плавно покачивалось на якоре странноватое, но симпатичное сооружение, выкрашенное в белый цвет, с окнами и дверью, в моем представлении – точная уменьшенная копия Ноева ковчега. Это был плавучий дом.

Нора вынула ключ из велосипедной сумки и отперла замок на лодочной цепи. Мы оттолкнулись, взяли по веслу и погребли к плавучему дому. Внутри он был точно как маленький дом со спальней, с комнатой отдыха, то есть своего рода гостиной, и с кухней, оборудованной металлической плитой. Там был ужасный беспорядок – незаправленная кровать, захламленный газетами и посудой стол, валяющаяся на полу пустая бутылка.

– Ну и кавардак, – сказала Нора, оглядываясь и морща нос. – Ну не важно, это не наша проблема. Как ты насчет искупаться?

– Я бы с удовольствием, – охотно согласился я, поскольку был в поту и пыли. – Но у меня нет трусов.

– Кто тебя увидит? – невозмутимо сказала она. – Я смотреть не буду, а если бы и посмотрела, разве я не твоя кузина? Иди разденься на верхней палубе. Но разумеется, будет холодно.

Я поднялся по трапу на верхнюю палубу, представлявшую собой ровную площадку, окруженную декоративной балюстрадой. По обе стороны бухты был лес, а за ней в солнечном свете сверкало озеро. Горная вершина вдали была синее, чем небо. Я сбросил одежду и, все еще в сомнениях насчет своей полной наготы, поспешно нырнул.

Это был шок – от ледяной воды у меня перехватило дыхание. Я вынырнул, ловя ртом воздух, но, заработав руками и ногами, почувствовал, как по венам бодро побежала кровь. Я уже плавал несколько минут, когда неожиданный всплеск заставил меня обернуться. Это моя непредсказуемая кузина решила поплавать за компанию. Было совершенно непонятно, есть на ней купальный костюм или нет. Видна была только ее голова, когда она быстрым брассом направилась прямо ко мне. Но меня пронзил страх, что она может оказаться без всего, в своем природном естестве. Я рванул прочь, как испуганная форель, инстинктивно повернув к берегу. Но она ожидала этого и отрезала мне путь к отступлению. Я повернул обратно. Она упорно преследовала меня, как рассерженная русалка. Из последних сил, уже чуть ли не задыхаясь, я достиг противоположной стороны плавучего дома, вылез и наконец почувствовал себя в безопасности.