Великий полдень - Сергей Морозов

— Мамочка разрешит, — обрадовался Александр. — Она как раз говорила, что пора бы мне уже помириться с Косточкой.

— Она так говорила? — слегка удивился я.

— Да. Потому что нехорошо ссориться с крестным братиком. Она говорит, что и Мама тоже хочет, чтобы мы помирились.

— А ты сам — хочешь? Может, вам и правда пора помириться?

— Тогда бы мне пришлось распотрошить Братца Кролика, — серьезно сказал Александр. — Ну уж нет!

— Глупости, это все в прошлом.

— Нет, иначе он не захочет. Я знаю.

— Что же, так и будете друг на друга дуться?

— Не знаю, — вздохнул Александр.

— Ну ничего, как-нибудь устроится.

— Только не надо, папочка, опять вмешиваться и нас мирить!

— Я и не думал вмешиваться, — замахал я руками.

— И мамочку попроси, чтобы не вмешивалась. Хорошо?

— Хорошо, — кивнул я.

Поздно вечером, когда жена пила на кухне чай и сосредоточенно жевала бутерброд, я спросил:

— Так завтра едем на похороны?

— Ты поезжай. Я приеду попозже. К вечеру. С Мамой.

— Я думал, мы поедем вместе.

— Это же твой приятель — доктор. Не мой.

Это была ее обычная манера разговаривать, когда ей что-нибудь не нравилось или она не хотела что-то обсуждать.

В отличии от Александра, мысли которого, как мне казалось, были для меня словно открытая книга, в которой я легко мог все читать, моя собственная жена была для меня загадкой. То, что она меня по-своему любила, в этом я, пожалуй, не сомневался, но какого она обо мне мнения как о мужчине, и вообще как о человеке, этого я не знал. И потому, наверное, предполагал худшее. Я никогда не мог быть до конца уверен, что понимаю ее, а сама она, даже разнежившись, не имела склонности к откровенности. Хотя с подругами, а особенно с Мамой, она была весьма откровенна. Когда-то меня это обижало, но, в конце концов, ко всему привыкаешь.

В данном случае у меня имелись кое-какие версии. Во-первых, Наташа вообще не любила кладбищ и всего, что с этим связано. Сходить на поминки — другое дело. Во-вторых, она всегда недолюбливала нашего горбатого доктора. Не за его увлечение «медсестрами», конечно, она не была ханжей, а за его язвительную проницательность. Впрочем, из-за этого она не стала бы уклоняться от похорон. Скорее всего, решила солидаризироваться с Мамой, у которой, очевидно, была своя причина игнорировать похороны. Я уже говорил, что обычно она, Мама, была распорядительницей на подобных семейных мероприятиях. Но на этот раз Папа повел себя крайне бестактно, ни с того, ни с сего возложив хлопоты на изумрудноглазую шатенку. К тому же сама Альга проявила в этом деле чересчур заметную активность, когда сразу после произошедшего бросилась к сынишке доктора и даже самолично отвезла его в Деревню, чтобы поместить в Пансион. Конечно, такое горячее участие в судьбе мальчика свидетельствовало лишь о ее доброй и отзывчивой душе. Вполне естественно, что ей пришло в голову отвезти его в Деревню, где хозяйничала ее лучшая подруга, которая, в свою очередь, с не меньшим энтузиазмом принялась устраивать сироту в его новом доме… Тем не менее факт остается фактом: в данной ситуации Папа повел себя бестактно. Не удивительно, что Мама потеряла терпение и, решив проигнорировать похороны, так сказать, устроила Альге «обструкцию». Само собой, теперь обе женщины будут хитрить, сказываться больными и так далее, но никогда не признаются напрямую.

— Может, взять с собой Александра, — сказал я.

— Бери, — молвила Наташа.

— А как же школа?

— А что школа? — фыркнула жена. — Разве это школа?

— То есть? Что ты хочешь этим сказать? — поднял я брови. Она так легко согласилась, чтобы Александр ехал со мной.

— Разве это нормальная школа? Разве он может научиться там чему-нибудь хорошему?

Последняя фраза показалось мне довольно подозрительной. Значит, ей не нравилась школа. Она упрекала меня?.. Впрочем, я не стал развивать эту тему на ночь глядя.

— Значит, ты не против, если он поедет со мной? — переспросил я.

— Что ж, хоть побудет на свежем воздухе. Да и с Косточкой помирится.

— Давай не будем вмешиваться в их отношения, — предложил я.

— Это проще всего, — снова фыркнула она, явно чем то недовольная.

— Есть вещи, в которые лучше не вмешиваться.

— Будь твоя воля, ты бы вообще ни во что не вмешивался!

— То есть?

— Забился куда-нибудь в норку и сидел бы там всю жизнь тихо, как мышь. Вот и все.

— Ты к чему это говоришь?

— Ни к чему, — ответила жена.

— Ну хорошо, — сказал я.

И эту тему я тоже не стал развивать.

Уши так и не обнаружились, хотя по словам Наташи, а ей накануне рассказала Мама, на их поиски были брошены лучшие силы. Толя Головин, несмотря на свою чрезвычайную занятость, занимался этим лично, все ж затронута честь мундира. Ждали до самого последнего момента, что их доставят. Надеялись пришить, что ли… Вообще вся процедура сильно затянулась. Не только из-за ушей. Еще потому, что как всегда дожидались Папу. Он вроде бы намеревался прибыть с утра, но его так и не дождались. Что было довольно странно, учитывая его стремление держать Альгу около себя, а она теперь педантично выполняла поручение распоряжаться на похоронах.

Народу на кладбище собралось немного. Из ближайших, «своих» были лишь Майя с Альгой, попадья да я. Даже дядя Володя не смог прийти — ему было велено остаться с детьми в Деревне. Наши старички также отсутствовали. Эти, хотя и прибыли в Деревню, из — за чрезвычайной слякоти и промозглости сидели в особняке. Непонятно, с какой целью явились на кладбище телевизионщики во главе с популярным телеведущим, свидетелем нападения на доктора. Если телевизионщики что-то засняли на похоронах, то я так и не понял, что именно. Для дежурного сюжета в хронику светских новостей материал был, прямо скажем, мрачноватый. Странно, что они вообще сюда просочились. Еще непонятнее и неуместнее было присутствие нескольких явно бандитских рож, правда, с прилично-скорбным выражением. Это пожаловала делегация от Парфена — с целью продемонстрировать лояльность Папе. Пустили ж таких! Ходил между нами также мой протеже, симпатичный официант Веня с небольшим подносом, на котором теснились фарфоровые кружки с горячим грогом, и вежливо предлагал «погреться». Он уже выглядел здесь совершенно своим.

Наконец началось отпевание. Служил, конечно, наш о. Алексей. Мы вошли в кладбищенскую часовню. Внутри было сыро и прохладно, словно в погребе. Только когда о. Алексей хорошенько покадил и раздал нам коричневые свечки, в помещении как будто немного потеплело. Покойник в гробу с головой, крепко-накрепко обмотанной желтоватым бинтом, напоминал спеленатую египетскую мумию. Над гробом плакала одна лишь его «медсестра».