Повелитель снов - Петр Катериничев

Из оружия у меня – только перьевая ручка на столе… При известной сноровке… потомок баев уйдет в страну теней со мной… Я захватил ручку «стилетом», но – ничего не успел: провокация была не только славно спланирована, но и отменно подготовлена.

Удар сзади сшиб на пол; меня тут же скрутили несколько рук; на десантника Володю накинули удавку, сдернули со стула, навалились… Через минуту он стоял связанный, как и я.

Глаза Валихана подернулись масляной поволокой… Он вынул нож, полюбовался томным отливом синеватой стали, подошел ко мне, приставил к горлу, слегка надрезал кожу… Наверное, я побледнел…

– Всякая скотина чует свою смерть… Но сегодня – не твой час. Ты будешь носильщиком. И отнесешь своим голову вот этого. – Он кивнул на Володю, попытался рассмеяться, но словно подавился нервным смешком. – И на словах передашь: если вы не уберетесь за сутки все, то все останетесь здесь!

На Володю жутко было смотреть… А я и не смотрел – думал. Провокация спланирована идеально. Моя голова – это просто голова неведомого русского… Голова Володи, как и его обезглавленный труп – в форме русского воина, вызовет среди ребят такое, что… Крови будет море.

– Я не скотина. И не носильщик.

– Да? – приподнял брови Валихан. – Человек? Ну да, голову держишь прямо, смотришь дерзко… Ничего не боишься? – Он развел губы в ухмылке. – Уговорил. Носильщика я найду. Он и две головы отнесет, с него не убудет.

Валихан подошел к столу, присел, выпил пиалу остывшего чая, поднял на меня взгляд, темный, как полынья бездонного омута…

– Не подумай, что я делаю это по жестокосердию или со зла… Просто вас, русских, пугают ритуалы… Вы забыли вкус крови и страсть власти! И это – не ваша земля! Мы здесь жили и будем жить – по своим законам! Но я хочу, чтобы ты знал: вас мне просто продали. Как баранов. Ваши. Как продали мне оружие. Как продадут всех. Не бойся, ты умрешь быстро…

Умереть – легко. Но смириться с тем, что сейчас умрешь, – невозможно… И тоска по несостоявшейся жизни, и страстная и неосуществимая жажда ее – все это заставляет человека замирать в тягостном смятении, и именно этим смятением наслаждался теперь Валихан, и – тянул время, как тонкий, изысканный напиток… Потому что сейчас оно было наполнено властью… Его властью – полной и безраздельной…

Он встал, сделал шаг и – замер: из-за столика у стены поднялся невысокий человек; он встал прямо перед Валиханом:

– Отпусти русских. Они уйдут отсюда так же, как пришли.

– Да? – приподнял бровь Валихан. – Ты решил умереть с ними? Я тебя не знаю.

– Я Аскер из рода Дариев. Если хочешь убить русского, убей меня. И тогда тебя не спасет ничто.

– Но почему…

– Мы, Дарии, установили законы этой земли семь веков назад. Убить доверившегося – обречь свой род на смерть. Эти люди доверились тебе.

– Не я с ними договаривался…

– Спросят с тебя.

– Никто с меня не спросит за смерть каких-то гяуров! Семь веков назад Дарии были воинами, и мои предки служили им, а теперь…

– Ничего не изменилось и не изменится, пока существуют небеса.

На губах Валихана зазмеилась ухмылка; он кивнул своим людям:

– Свяжите этого… ненормального. Не видите, он бредит и возомнил себя…

Один из людей Валихана бросился к Аскеру и – рухнул подкошенно на пол. Вылетевший из рукава нож пробил грудину и остался в сердце.

В другой руке Аскера был зажат пистолет. Люди Валибаева окружили своего курбаши; на нас смотрели четыре ствола автоматов.

На лице Аскера блуждала улыбка.

– Мы остались воинами, Валихан. Чтобы убить русских, тебе придется убить меня. И тогда от смерти и ада тебя не спасет ни все золото мира, ни вся кровь преисподней.

Поволока все еще застилала взгляд Валихана. Он молчал. И под сводами подвала воцарилась полная и абсолютная тишина. Наконец, Валихан хрипло спросил:

– Как мне знать, что ты – из Дариев?

Одним движением Аскер рванул ворот. Он стоял спиною ко мне, но то, что увидели боевики, вызвало у них оцепенение. Не дожидаясь никаких команд, они опустили стволы.

Валихан сложил руки на груди, поклонился:

– Для нас большое счастье видеть тебя, Аскер. Если сами Дарии решили возглавить восстание…

– Это не восстание. Это – резня. Воины не убивают беззащитных.

В глазах Валихана вспыхнул огонь гнева и – угас.

– Тогда зачем ты появился, потомок Дариев?

– Мы появляемся тогда, когда нарушается древний закон чести. Люди, забывшие его, извращают свой путь и путь своих потомков. Так гибнут нации.

– Мы хотим справедливости.

– Справедливости на земле нет. Она – в воле Господа.

– Разве мы…

– Слишком много толкователей. И мало – знающих. А теперь – пусть русские уходят. И – убери труп пса. Он был обучен убивать, но не мог слушать и слышать.

– Надеюсь, Аскер, ты не сочтешь за оскорбление то, что… – витиевато начал Валихан, но Аскер перебил его:

– Ты хочешь знать свое будущее, Валихан? Оно не в твоей власти. – Аскер повернулся, приказал охранникам: – Развяжите русских.

Ему повиновались беспрекословно.

– Я пойду с ними. Слишком много сейчас на нашей земле людей, что в погоне за золотом попирают древний закон.

– Я выделю тебе охрану, Аскер, – почтительно сказал Валихан.

Тот обернулся, улыбнулся одними губами:

– Неужели ты думаешь, что кто-то может отнять у меня жизнь без воли Всевышнего?

Когда мы уходили, в зале царило безмолвие.

…Аскеру я был обязан жизнью. Звучит несколько витиевато и высококнижно, но это так.

– Поговорим? Пока твоя девушка видит сны?

Неожиданно я покраснел: генерал примчался сюда очень быстро, а это означает, что особняк оборудован прослушкой… Зная этих ребят, я понимал, что экономить они по мелочам не станут, а значит, и комната Ани… И все, что было ночью…

– Ты не разучился краснеть, Дрон? Просто зависть снедает.

– Дать бы тебе в ухо, Сергей Сергеевич, да боюсь, не поможет. Потрешь и скажешь сакраментальное: работа такая.

– Именно. Такая работа.

– Я могу помочь Аскеру?

– Бог знает. Пойдем.

Мы прошли в комнату. Аскера уже уложили на носилки.

– В Москву?

– Нет. Вряд ли его кто-то исцелит там, если это случилось здесь.

Я огляделся:

– Он сидел в кресле?

– Да. И – прострелил экран. Мы прибыли минут через двадцать. Он так и сидел. Глаза открыты, а взгляд – бессмысленный, как у… полуторадневного младенца.