Роза в ее руке - Александра Астафьева

Все шло для них своим чередом: и в творчестве, где Вивьен раскрывала себя снова, и в отношениях с Бьорном, где доверяли друг другу все больше и больше.

***

Вивьен

В последние дни воспоминания о Флойде мучили сильнее обычного. Хотя все должно было быть наоборот. Я была счастлива находиться с человеком, посланным мне судьбой. Никогда не верила в совпадения. Никогда не воспринимала жизненные знаки, которые сопутствовали на моем жизненном пути. Все имело свой смысл. И даже то страшное и неприятное, что приключилась со мной, в конечном счете, оказалось спасением. Невозможно было отрицать подобное.

Большие нежные мужские ладони поглаживали мой округлившийся живот. Касались так, как будто бы держались за свое родное. Бьорн всегда был рядом. Милый, заботливый, внимательный. Мы возрождали свои жизни, прогоняя пепел прошлого. Не утаивая ни единой мелочи, до конца делились всем, что приключилось с нами.

Почти девятнадцать недель я носила в себе жизнь маленькой крохи, самочувствие налаживалось с каждым прожитым днем. Следовали частые визиты к доктору, который стал еще одним близким для меня человеком.

Лия.

Каждый раз она тщательно обследовала развитие плода, поддерживала мое физическое состояние здоровья. Вселяла обыкновенное желание беречь себя и наслаждаться жизнью, которая казалась совершенно иной. Все это и многое другое способствовало поднятию моего настроения, духа и творческого вдохновения.

Прижимаясь спиной к теплой мужской груди, я сидела на поляне недалеко от нашего с Бьорном места — озера. Мы вместе наслаждались отдыхом и летним вечером, обменивались поэзией, простыми строками. Бьорн с особым интересом подходил к каждому, написанному мной, слову, которое, так или иначе, определяло мою теперешнюю жизнь.

— Мне неловко, — призналась я.

Он был для меня кумиром во всех смыслах, а я остерегалась упасть в грязь лицом.

— Не бойся раскрывать свой потенциал. Да, все получится не сразу. Мало того, признание может и вовсе не постучаться в твою дверь. Но это не главное.

— Что же тогда?

— Твоя вечная любовь к самому делу. Успех, как правило, вещь капризная и временная, а твоя любовь к искусству — это другое. Как только ты перестанешь любить то, чем занимаешься, все, чему научилась, включая свой дар, отвернется от тебя, испарится вмиг безвозвратно.

— Разве я могу разлюбить то, что является частью меня…? — спросила вслух.

Уже давно мои мысли, чувства и мироощущение не стереть из памяти, не выжечь огнем, не смыть водой.

— Может произойти все, что угодно, — спокойно продолжал Бьорн. — Творческий порыв подавляется в силу разных обстоятельств — печальных или наоборот — счастливых. Ты можешь переключиться на любое другое занятие. Например, родишь ребенка, уход за которым отберет у тебя все силы, сконцентрировав все внимание на нем.

— Мне кажется, такое событие является сильным толчком к пробуждению от длительного сна.

— Согласен. Обыденная, но счастливая материнская жизнь, может поглотить с головой, и сама того не заметишь. Пролетит ценное время, и человек поймет, что упустил несколько лет, в течение которых мог совершить что-то значимое как для себя, так и для окружающих.

Я понимала, почему Бьорн рассуждал таким образом. Он считал время. Вчера, сегодня. Всегда. Он будет считать минуты и часы завтра. Время, как песок, горсть которого сыплется сквозь пальцы, не оставляя лишних минут на размышление.

Его ладонь лежала на моем животе, распространяя тепло сквозь тонкую ткань легкого платья. Было щекотно и одновременно приятно. На протяжении всей недели внутри отчетливо ощущался эффект «пузырьков». Лия говорила, что я могла быть готовой, почувствовать первые толчки. Однако не была уверена, что это являлось тем самым восприятием.

— Я получил сегодня электронное письмо от моего бывшего литературного агента.

Бьорн заставил озадаченно взглянуть на него снизу вверх и встретить легкую улыбку.

— Он приглашает меня сотрудничать с одним малоизвестным издательством. Но прошлые мои стихи им понравились.

— Это же потрясающая новость, Бьорн.

Я даже приподнялась, слегка освободившись из его объятий.

Никакого ответа, лишь поцелуй. Мягкий, нежный, сладкий.

Отпрянув от меня, одной рукой он крепче сжал в объятиях, когда второй — сорвал полевой цветок и вручил мне.

— А что с песнями?

— Работу у Реда я не бросаю. Не после того, как грядут выступления за выступлениями. Он все твердит, я должен как можно больше отдаваться музыке.

— Почему?

— Друг считает, что я зря все бросил. Он уверен, что могу больше.

— Конечно, можешь, Бьорн. Твой талант безграничен.

После произнесенных мной слов, он как-то вел себя тихо около минуты, затем выдернул еще одну травинку.

— О чем думаешь? — спросил меня и провел по шее лепестком, будоража внутренний огонь приятных эмоций.

Бьорн ничего не ответил. Обнял сильнее. Прижал к своей груди. Большего и не нужно было. Обыкновенные прикосновения, быть уверенной, что человек нуждается в тебе так же, как и ты в нем.

— Не хочу, чтобы ты вспоминала об этом.

Он говорил о Флойде, когда мне вовсе не хотелось портить момент его призрачным присутствием между нами.

Но насколько же он был точным. Чем дальше шло время, тем мне становилось страшнее: за себя и малыша, за Бьорна и нас всех. Пока Флойд будет жив, он не оставит меня в покое. Не перестанет издеваться, когда обнаружит. Поклянется в любви, чтобы затем повыше задрать юбку и отыметь при всех, или хуже… Подразнить этим своих дружков.

«— Вивьен делает это покруче любой первоклассной шлюхи. Да, детка?

Я не верила ни глазам, ни ушам, когда в один из вечеров в своем доме Флойд отзывался обо мне как о последней потаскухе в присутствии малоизвестных людей.

— Чего молчишь, язык проглотила?

Неадекватность его поведения выдавали одурманенные какой-то гадостью стальные глаза. Ситуация выходила за рамки приличия.

Я продолжала молчать. Кто-то из присутствующих от неудобства разглядывал свой стакан виски, а кто-то, не стесняясь, с особой жадностью поглядывал на меня.

Не понимала, что происходит. Флойд снова был пьян и нашпигован наркотиками. Пригласил дружков повеселиться, громко перечислял и оскорблял всех женщин, с которыми спал, включая меня. Кроме стыда, тошноты и грязи не чувствовала больше ничего. Вскочив с дивана, как ошпаренная, я хотела только одного — поскорее убраться отсюда.