Расстрелянная разведка - Владимир Антонов

Помню, когда отца освободили и на следующий день нас при­везли в порт Пирей на советский пароход, отец на радостях (да и силушка играла — застоялся) схватил в охапку капитана судна и с возгласами "Спасен!" стал подбрасывать его в воздух».

Поведение разведчика в заключение было признано Центром «мужественным и исключительно достойным».

В апреле 1926 года по поручению руководства ОГПУ Исидор Мильграм сопровождал Льва Троцкого и его жену, которые выез­жали нелегально на лечение в Германию. Через десять лет это за­дание Москвы станет «неопровержимым фактом» приверженности Мильграма к троцкизму, хотя сам «демон революции», рассказывая об этой поездке в своей книге «Моя жизнь», написал: «Дзержинский послал со мной своего человека».

Из воспоминаний Леонида Мильграма:

«По словам матери, отношения между Троцким и отцом были прохладными. Думаю, что это было связано не столько с политиче­скими мотивами (отец никогда не был троцкистом и не голосовал за его платформу), сколько с личностной разницей и дистанцией. С одной стороны — один из великих вершителей судеб револю­ции, человек с избыточным чувством собственной значимости и с изрядной долей снобизма, а с другой — "человек Дзержинского", обычный опер.

К тому же отец не умел "гнуть спину" и для него отношение к че­ловеку не определялось его должностным положением. Вспоминаю: позже, когда появились публикации о Сталине как об "отце родном", а славословия в его адрес поднялись на небывалую высоту и я, па­цан, тоже заразился этим, то услышал от отца: "Руководитель — да, вождь — да, но не отец родной"».

В середине 1926 года Исидор Мильграм был назначен «легаль­ным» резидентом ИНО ОГПУ в Шанхае. Работал там под прикры­тием должности вице-консула, а затем — генерального консула и под фамилией Мирнер. Позже был переведен на работу в Пекин и по прикрытию стал заместителем начальника консульского отдела полпредства.

Исидору Вольфовичу пришлось работать в Китае в исклю­чительно сложное время. В результате начавшейся в середине

1925 года буржуазно-демократической революции, объединившей национальную буржуазию, мелкую городскую буржуазию, рабочих и крестьянство, в трех провинциях на юге страны была установле­на революционная власть Национального правительства. К концу

1926 года Национально-революционная армия (НРА) освободила еще четыре основные китайские провинции. В начале 1927 года восставшие рабочие освободили Шанхай, в который затем вступили части НРА.

Однако напуганная размахом революционного движения рабочих и крестьян национальная китайская буржуазия предала революцию. Уже 12 апреля 1927 года при ее поддержке правое крыло гоминь­дана (Национальной партии), возглавляемое главнокомандующим

НРА Чан Кайши, организовало в Шанхае и Нанкине контррево­люционные перевороты. Через два месяца контрреволюционный переворот произошел в Ухани. Компартия Китая была объявлена вне закона, профсоюзы и крестьянские союзы распущены. В стране начался разгул контрреволюции и сепаратизма, направленный на ее расчленение.

Политические события в Поднебесной крайне тревожили Мо­скву. Политика советского руководства базировалась на стремлении сохранить Китай как единое государство и оказании помощи про­грессивным силам страны в урегулировании межнациональных от­ношений. Информация по данным вопросам являлась приоритетной в деятельности резидентур внешней разведки в Китае, которых к 1927 году насчитывалось семнадцать.

Одновременно советская внешняя разведка своими силами ак­тивно противодействовала настойчивым попыткам спецслужб ряда стран, в первую очередь Японии, создать на территории Китая ряд марионеточных государств наподобие Маньчжоу-Го.

В официальных материалах СВР по этому поводу, в частности, указывается:

«Резидентуры не только обеспечивали Центр информацией о намерениях Японии в военной, политической и экономической об­ластях, но и предпринимали конкретные действия по нейтрализации и срыву попыток Токио дезинтегрировать Китай, который к середине 1930-х годов оказался разделенным на несколько частей.

Деятельность резидентур внешней разведки в Китае объектив­но содействовала усилиям патриотических кругов этой страны по созданию необходимых усилий для объединения государства и до­стижения победы в борьбе за свою свободу и независимость».

Немалый вклад в решение общих задач по Китаю внесли и ре­зидентуры, руководимые Исидором Мильграмом.

Видный современный китаист Виктор Усов в одной из своих последних работ отмечал, что Шанхай, в котором Мильграм на­чинал свою деятельность в Китае, являлся в то время крупнейшим промышленным и пролетарским центром страны. Одновременно он был также узлом межимпериалистических противоречий и базой иностранного господства в Китае. Город состоял из просторной и благоустроенной территории Международного сеттельмента и Французской концессии и тесного, скученного до предела китайского города. Среди иностранного населения Шанхая начала 1920-х годов самой большой и влиятельной была английская колония, затем шли французы, американцы, немцы. Замкнутой и тесно сплоченной ко­лонией жили японцы. Такой Шанхай был крайне удобен для связей с внешним миром и для ведения там разведывательной работы.

Другой известный китаевед советского периода Сергей Далин, неоднократно посещавший Китай по заданию Коминтерна в 1921— 1927 годах, в своей книге «Китайские мемуары» рассказывает:

«В очередной раз я прибыл в Шанхай в конце августа 1926 года. Обстановка в городе была крайне напряженной. Английская се­кретная полиция в иностранной части Шанхая усилила слежку за советскими людьми, занималась провокациями, вела тщательное наблюдение за советским консульством. Начальником английской тайной полиции в Шанхае был некий Гивенс, изучивший русский язык. К его услугам были многочисленные русские белогвардейцы, готовые пойти на любую антисоветскую акцию...

Жил я в Шанхае уже дней десять—пятнадцать и как-то днем возвращался домой. Я был уже недалеко от того места, где нужно было свернуть на улицу, на которой находилась моя квартира. Вдруг из стоящего у тротуара автомобиля выскочил человек, схватил меня за руку и втащил в машину. Сам он сел за руль, и мы помчались вперед.

Я сразу же его узнал. Это был сотрудник нашего советского консульства Исидор Мильграм (автор называет резидента настоящей фамилией, по-видимому, в связи с тем, что через несколько лет они встретились в Москве и подружились. — Авт.). Насколько я мог понять, он занимался предотвращением антисоветских акций бело­гвардейцев против нашего консульства и немногочисленной группы советских граждан, проживавших в Шанхае. Мильграм сообщил мне, что только что Гивенс подписал ордер на мой арест. Поводом для этого послужила вышедшая в Москве незадолго до отъезда в Китай моя книга "В рядах китайской революции".

Оказывается, не успел Гивенс подписать ордер, как об этом уже стало известно Мильграму. Он позвонил по телефону ко мне домой, узнал, что меня нет, и, предполагая, что я должен вернуться к обеду, решил перехватить меня на улице, ибо полиция могла в любой момент явиться на квартиру. Было очевидно, что полиции стало известно о моем пребывании в Шанхае от какого-то студента-гоминьдановца, желавшего поехать учиться в Университет имени Сунь Ятсена (Далин преподавал в те годы на восточном факультете университета. —Авт.). Много таких студентов обращались ко мне с просьбами направить их для этой цели в Москву.