Последний ход за белой королевой - Олег Агранянц

Он помолчал.

– Не хотите задержаться? Если сочтете нужным остаться на пару дней, я могу послать телеграмму.

Я улыбнулся:

– Ответ вы получите минимум через двое суток, когда я уже улечу.

– Я хотел вам дать возможность лучше изучить зарубежную прессу, – свел предложение к шутке посол.

В углу комнаты стоял большой телевизор, звук был выключен, посол изредка поглядывал на экран.

– Что в Москве творится! – вздохнул он.

И начал говорить о московских событиях. Потом замолчал и показал на экран телевизора, по-прежнему не включая звук.

– Видите, что происходит. Бронетранспортеры. Танки.

– Там дождь, – заметил я.

– Это в пользу штурмующих, – бесстрастно процедил он.

Появился Соколов.

– Извините, но Евгению Николаевичу пришла срочная телеграмма.

«Неужели ответ? – подумал я. – Как быстро!»

Я простился с послом, поднялся в резидентуру. Действительно был ответ.

«Кузякин в Риме. Действуйте по своему усмотрению.

Колосов».

Проворно они.

Я понял: в Москве сейчас такая суматоха, что телеграммы сразу идут к исполнителю, минуя начальство.

Я поднялся в кабинет к Соколову.

– Мне нужно сегодня лететь в Рим.

– Прямо сейчас?

– Сейчас.

– Я дам распоряжение. Посиди, я быстро.

Вернулся он через минут пять.

– Сегодня не получится. Завтра рано утром.

– Ладно. Скажи, чтобы меня отвезли в отель и разбудили рано утром.

– Сделаю.

Он открыл сейф, вынул бутылку «Чиваса» и два стакана:

– Черт, даже не знаешь, за что пить. Ты-то как обо всем этом думаешь?

– Посмотрим.

– Посмотрим, – согласился Соколов.

Я выпил залпом и не почувствовал крепости.

Соколов пил короткими глотками и размахивал стаканом:

– Знаешь, с одной стороны, это правильно, порядок наводить надо. Но танки, кровь прольется. Кровь.

Он снова налил себе и мне:

– Это все Мишка, сукин сын. Такую страну забаламутил! Наболтал, наплел. И ничего! Сволочь!

– У тебя указания есть? – спросил я.

– Уйма. «Пойдите, объясните», «весь народ поддерживает». Гонцов уже заслал. Пусть встречаются, агитируют. А сам пока погожу.

Выпили.

Соколов помолчал, потом наклонился к мне и произнес почти шепотом:

– Черт знает, чем все это кончится.

– Самолет совершил посадку в аэропорту Рима. Температура воздуха за бортом двадцать четыре градуса…

Из зала прилетов я позвонил в отель «Модильяни».

– Это Лонов. Мне нужен номер.

– Здравствуйте, синьор Лонов. Для вас у нас всегда есть номер. Подождите, пожалуйста.

Через минуту:

– Тот же номер, в котором вы останавливались в прошлый раз, вам подойдет?

– Конечно.

– К сожалению, он освободится только в двенадцать. Вы знаете, у нас отъезд до двенадцати, а приезд…

Это я знал.

– Хорошо. Я буду в двенадцать.

На этот раз я возьму машину в рент, не хочу зависеть от посольских.

В «Ависе» дама в форменном кителе встретила меня очаровательной улыбкой.

– «Альфа-Ромео» вас устроит?

Да, устроит.

Пять минут на оформление – и дама протянула мне связку ключей.

– Машина темно-зеленого цвета. Сектор А в третьем ряду.

Я посмотрел на часы. Девять часов. Надо убить три часа.

– Я могу от вас позвонить?

С той же очаровательной улыбкой дама протянула трубку.

Я набрал номер и сразу же услышал знакомый голос великой актрисы.

– Могу я к вам заехать?

– Вы знаете адрес? Вы за рулем?

Адрес я знал. И был за рулем.

* * *

В дверях меня встретила дама средних лет в строгом сером платье:

– Синьора ждет вас на террасе.

Сначала широкая лестница, потом анфилада комнат: то забитых старинной мебелью, то пустых, как музейный зал, с картинами на стенах. Проскользнув через украшенную замысловатым орнаментом дверь, мы подошли к еще одной лестнице. Спустились по ней и оказались на веранде.

Электра и еще две дамы сидели в соломенных креслах и смотрели телевизор. Все трое были в черном. Электра встала. Тяжелое платье, массивное коралловое ожерелье, карминовые губы делали ее грузной и властной.

– Не пугайтесь, что мы в черном. Днем едем на похороны.

Значит, министр культуры умер. Интересно, кого назначат?

Другие дамы, одна с пышными рыжими волосами, обрамлявшими широкое лицо, в кружевном черном платье, другая в очках, с аккуратной короткой прической, в строгом черном костюме, повернулись ко мне и с интересом принялись меня рассматривать. Электра, неверное, уже успела надлежащим образом меня представить.

Меня усадили в соломенное кресло, и хозяйка познакомила меня с дамами. Рыжая оказалась писательницей, дама в очках – театральным критиком.

Писательница показала на телевизор:

– Господин Ельцин ведет себя как настоящий герой. Мы его явно недооценивали.

– Я еще не знаю последних новостей, – признался я.

– Господин Ельцин с танка обратился к народу. И это было замечательно. Жалко, что мы слышали только перевод. Я убеждена: в подлиннике речь звучала значительно сильнее.

Как по заказу, на экране появился Ельцин. Дамы замерли. Русская речь ворвалась в комнату:

– … Мы абсолютно уверены, что наши соотечественники не дадут утвердиться произволу и беззаконию потерявших всякий стыд и совесть путчистов.

Ельцин говорил медленно, и переводчик СиЭнЭн успевал подумать, прежде чем переводить.

– Мы не сомневаемся, что мировое сообщество даст объективную оценку циничной попытке правого переворота…

Писательница повернулась к мне:

– Мировая общественность действительно может что-нибудь сделать?

– Что мы можем сделать? – перебила ее дама-критик.

Я обратил внимание на Электру. Из-под полуприкрытых век она внимательно следила за мной. Я понимал: она прежде всего хочет понять, на чьей стороне я. Ну что ей сказать! Если те, кто вышел к Белому дому, победят, что будет со мной, с моей работой, я не знаю. Зато если победит мое начальство, я буду в служебном выигрыше. Как говорится, попал в стаю, лай не лай, а хвостом виляй.