Если о нас узнают - Софи Гонзалес

Гудок.

– Привет! – Она все еще в рабочей униформе, но волосы распущены, струятся по плечам взъерошенными каштановыми локонами. Должно быть, она звонила мне, как только добралась домой после смены. – Как дела?

– Хорошо, как ты?

Мама хмурится.

– Ладно, что случилось?

– Что?

– Ты в рубашке и ведешь себя странно.

– Я не странный!

За время работы в системе здравоохранения у мамы выработался иммунитет ко всякой чуши. Пациенты, которые скрывают секреты от нее из-за стыда или чего-то еще, бесят ее, потому что усложняют ей работу.

– Хорошо, ты права. Я должен кое-что сказать тебе.

– Я прямо шокирована.

– Мы можем быть серьезными пять секунд?

– Прости, натягиваю лицо серьезной мамы. Что случилось, деточка?

– Ты худшая.

– Ну же, говори. Дай угадаю, ты встречаешься с кем-то?

Я молчу.

– Эм…

– Да! Это здорово, кто она? Ты только глянь, ты краснеешь, это бесценно. Знаешь, я думала, что это произойдет, пока ты будешь за границей, негодяй.

– Мам, хватит. Эм…

Слезы стоят в моих глазах.

Произнести это очень сложно. Гораздо сложнее, чем я ожидал. Но я хочу ей рассказать, потому что знаю, если не скажу сейчас, я передумаю. Вся суть звонка в том, чтобы сказать ей. Я должен это сделать.

– Мам, дело в том, что мне вроде как нравятся парни. Я би.

– О.

До конца своей жизни я запомню то, что она скажет дальше.

– Как давно ты это понял?

– Некоторое время назад.

– Ладно, вау. Я не подозревала.

– Правда?

– Хорошо, может, были мысли. Несколько друзей намекали мне, но ты никогда не давал повода так думать. Я не догадывалась.

– Но ты думала об этом?

– Как и любая мама.

– Тогда почему ты говоришь, что не догадывалась?

– Думала, ты захочешь услышать это.

– Зачем мне это слышать?

– Я не знаю, Зак. Я не ожидала, что это обрушится на меня прямо сейчас. Я истощена.

– О. Прости. Я думал, что сейчас подходящее время, потому что…

Я не знаю, как закончить предложение, потому что не уверен, почему именно это время было иделаьным. Очевидно, я думал неправильно.

– Не извиняйся, все хорошо. – Она всхлипывает. – Я чувствую будто подвела тебя. Мне все равно, би ты, или гей, или кто-либо еще, я просто хотела бы, чтобы ты сказал мне раньше. Я бы помогла тебе. Иисус, Зак, мы сейчас даже не в одной стране.

– Знаю. Я считаю, это то, что я должен был выяснить сам. Европа помогла мне в этом, думаю.

– Ох. Но ты же знаешь, что можешь говорить со мной в любой момент, так? – ее голос вот-вот сорвется.

– Конечно.

– Кто-нибудь еще уже знает?

– Эм, да, парни. И я должен был сказать Chorus, потому что это моя работа, понимаешь?

– Верно. – Она шмыгает носом. – Прости, это просто напоминает мне о твоем отце. Ты так похож на него в эти дни, что иногда меня это пугает.

– Почему я похож на папу?

– Я думала, что ясно дала понять вам обоим, что вы можете говорить со мной о чем угодно, но вы оба скрывали от меня огромные секреты, и я не знаю почему.

Ничего себе.

Похоже, она только что приравняла мою бисексуальность к тому, что мой отец ей изменил.

– Послушай, Зак, я очень устала и переживаю, что все испортила. Думаю, я пойду. Мы можем позже поговорить?

– Конечно.

– Я очень тебя люблю, ты же знаешь это?

– Ага.

– Хорошо. Поговорим позже.

– Ладно, пока.

Она кладет трубку.

Я не ожидал этого. Совсем. Я сижу неподвижно, словно онемев.

Не могу поверить, что она сравнила меня с отцом.

Я даже не успел рассказать ей о Рубене. Встречаться с ним – одна из самых замечательных вещей, которые когда-либо случались со мной. Хотя, возможно, это и к лучшему, учитывая ее реакцию. Почти в каждой статье о каминг-ауте, которую я читал в интернете, упоминается, что это плохая идея – признаваться в ориентации во время знакомства родителей со своим партнером. Лучше рассказать им о своей ориентации, а потом поговорить о партнере, когда все уляжется.

Внезапно до меня все доходит, и глаза наполняют слезы. Я не думал, что она на полном серьезе скажет, как я похож на отца, но, думаю, сейчас она именно так думает. Я как он. Еще один парень, который скрывается от нее.

Рубен просил написать ему, как только все закончися, и я отправляю ему сообщение.

Скоро я слышу стук в дверь. Открываю ее и впускаю Рубена.

– Все было плохо? – спрашивает он, как только я закрываю за ним дверь.

– Ага.

– Эй, ты плакал?

– Немного.

– Ох, Зак.

Он подходит ближе и обнимает меня. Я сжимаю его, хватаюсь за мягкую ткань его футболки. Не хочу его отпускать.

– Мне жаль, что все прошло не так, как ты надеялся, – говорит он. – Станет лучше, обещаю.

– Все хорошо.

Он кладет руку на мое плечо и смотрит в глаза. В них есть уверенность. Что-то неуловимое.

– Ты же знаешь, что ничего страшного, если это не так, верно?

Я шмыгаю носом, вытираю глаза и пожимаю плечами.

– Эй, посмотри на меня, – говорит он, прижимая ладонь к моей щеке. – Я рядом, и в тяжелые времена тоже. Дело не только в перепихоне. Если ты хочешь.

– Ты уверен, что я не раздражаю тебя? Можешь сказать мне.

– Уверен. Я останусь столько, сколько ты хочешь.

– Здорово. Мы можем пообниматься немного?

– Конечно.

Мы перемещаемся на кровать, и Зак обнимает меня со спины. Он притягивает меня к своей груди, и наши тела прижаты друг к другу.

– Конечно.

– Знаешь, ты не раздражаешь меня, – говорит он и целует меня в затылок. – Тебе не нужно притворяться, что ты счастлив, если это не так. Ты идеален в том, каков ты есть.