Если о нас узнают - Софи Гонзалес

Просто не уверен, что сделал что-то не так.

– Следующий вопрос, мальчики, касается романтики внутри группы!

Как только это слово слетает с губ нашего интервьюера Элизы, время останавливается. Рядом с ней ее очень светловолосый коллега Мориц складывает руки, явно стремясь увидеть, к чему все идет.

Мы в Array Magazine в Вене, вчетвером сидим на металлических стульях. Зак и я расположились на противоположных концах согласно инструкции Эрин. В то время как камеры направлены на нас, ни один из отснятых материалов не доходит до публики, до этого момента наши позы были расслаблены. Но теперь я выпрямляюсь, упираясь ногами в пол, а руки кладу на колени. Боковым зрением я замечаю, как остальные тоже напрягаются.

– Уверена, вы знаете, что группы получают свою долю шипперинга и слухов…

Этого не может быть.

– И наши читатели хотят знать правду!

Мы, конечно же, будем все отрицать. Но откуда они узнали? Кто-то что-то слил? Или мы промахнулись? Я мельком смотрю на Эрин, которая лихорадочно печатает на своем iPad с бледным лицом.

– Вы знакомы с термином «Энджон»? – заканчивает Элиза.

Я чрезвычайно рад, что эти кадры не попадут в открытый доступ, потому что почти уверен, что выражение моего лица только что слишком явно изменилось от испуганного до недоуменного.

Джон, который сидит справа от меня, смеется.

– Ах, видел несколько комментариев об этом.

Энджел с мешками под глазами, который на протяжении всего интервью сидел ссутулившись, впервые за час оживился.

– У нас есть название парочки? Почему мне об этом не сказали?

Джон поднимает палец и указывает на интервьюеров.

– Погодите, это не под запись. – Затем он наклоняет голову и поворачивается к Энджелу. – Комментарии с этим хештегом есть под каждым групповым фото. Почему ты ни на что не обращаешь внимания?

– Я думал, есть какой-то парень по имени Энджон, от которого несколько людей сходили с ума! Думал, они хотят, чтобы он присоединился к группе или что-то типа того.

– О, так, по сути, ты думал, что это не о тебе, поэтому ты и не обращал на это внимание?

– Да, именно так, спасибо.

Джон одаривает его длинной натянутой улыбкой, быстро моргает, затем поворачивается обратно к интервьюерам.

– Хорошо, мы готовы ответить. Мы…

– Нет, вы не будете отвечать, – перебивает Эрин, размахивая своим iPad.

Она подходит к Элизе и Морицу.

– Вот. Ваш журнал письменно согласился с этим списком заблокированных тем. Этот вопрос запрещен.

Элиза невозмутима.

– Нам сказали, что запрещены любые вопросы о Заке и Рубене и романтических отношениях. Нам не дали никаких указаний относительно Джона и Энджела.

Я смотрю на остальных. Зак съежился на своем месте, возясь с молнией на своей кожаной куртке. Все, что я хочу сделать, это протянуть руку через Джона и Энджела и взять его за руку – или, по крайней мере, сжать его руку – но три фута между нами могут быть океаном для всего, что нам разрешено делать за пределами гостиничных номеров.

– Очевидно, что любые вопросы о романтических отношениях внутри группы будут способствовать онлайн-спекуляциям, хотя…

– Не совсем понимаю, о чем вы, – отвечает Элиза и невинно пожимает плечами. – Я не понимаю.

– Серьезно, «Энджон»? – шепчет Энджел и потирает ладонью глаза, чтобы проснуться.

Он выглядит так, будто он идет на поправку после особенно тяжелого приступа гриппа.

– Наверное, мы самые сексуальные, но все же. Почему они шипперят именно нас? Джон католик!

Джон вздыхает.

– Более чем уверен, что ты можешь быть и католиком, и геем, Энджел.

Энджел с подозрением смотрит на Джона.

– Дружок, ты пытаешься мне что-то сказать?

– Нет!

Теперь и Мориц ринулся в бой.

– Если вы спросите меня, то я считаю, что было бы неплохо сосредоточиться на Энджоне, – говорит он. – Это может отвлечь внимание от других мальчиков, не так ли?

– Тебя никто не спрашивал, – отрезает Эрин.

– Почему они вообще спрашивают о шипперинге? – спрашивает Зак нервным шепотом. – Нам никогда не задавали таких вопросов.

– Да, но если вопросы о романе внутри группы запретят, будет совершенно очевидно почему, – бормочу я.

Зак бледнеет.

– Ну и что, что все узнают? Какого черта? Я даже маме не сказал, я не…

Я наклоняюсь вперед, насколько могу, нарушая личное пространство Джона.

– Эй, дыши. Все нормально. Они не знают. И они никому не скажут, потому что их засудят. Вопрос о моей сексуальности был заблокирован с самого начала, и публика до сих пор думает, что я натурал.

Зак кивает, но дышит быстро, а глаза широко распахнуты. Джон делает то, чего я не могу, и протягивает руку позади Энджела, чтобы ненадолго коснуться плеча Зака. И как бы я ни хотел, чтобы это сделал я, я бесконечно благодарен Джону за то, что он дал ему краткий момент утешения.

Эрин отступает от Элизы, хмуро качая головой. Элиза и Мориц не выглядят счастливыми, но они выдавливают улыбки, возвращаясь к своему списку вопросов.

– Хорошо, – говорит Элиза. – Эм… Что вам больше всего нравится делать в Европе?

У Джона уже готов ответ:

– Увидеть всех наших замечательных фанатов. Я очень взволнован нашим концертом сегодня вечером. Я слышал, что в Вене одни из лучших меломанов в мире.

Элиза смеется, затем поворачивается к Заку за комментарием. Он смотрит в никуда с явной паникой на лице и не замечает, как она указывает на него.

Вклинивается Энджел, хотя голос у него резкий:

– У нас не так много свободного времени, – говорит он.

Лицо Эрин омрачается – ответ неправильный. Энджел замечает выражение ее лица, и что-то в его позе меняется.

– Мы просто сосредоточены на том, чтобы показать лучшие выступления, на которые мы способны. Но я видел столько всего невероятного, что определенно планирую вернуться, чтобы увидеть Европу, когда у меня будет больше времени.

Лучше. Больше похоже на то, что репетировали. Лишь на секунду его ответ прозвучал почти так, будто у него было отрицательное мнение.

Теперь моя очередь.

– Бургтеатр, – отвечаю я, пытаясь придать голосу оптимизма. – Я слышал, он просто потрясающий, я всегда интересовался историей театра.