Харбин - Евгений Анташкевич

– Чего хочет женщина, того хочет Бог! Вступайте!

Анна поставила свою чашку, села на край кресла и положила руки на колени:

– Я прямо из середины. Ничего?

Все кивнули.

Анна улыбнулась и секунду помолчала:

…Прошло сто лет, и юный град,

Полнощных стран краса и диво,

Из тьмы лесов, из топи блат

Вознёсся пышно, горделиво…

Анна декламировала медленно, тихим голосом и слегка раскачивалась:

…Где прежде финский рыболов,

Печальный пасынок природы,

Один у низких берегов

Бросал в неведомые воды

Свой ветхий невод, ныне там

По оживлённым берегам

Громады стройные теснятся

Дворцов и башен…

Она читала самозабвенно, Александр Петрович, который никогда не слышал, как декламирует жена, а вместе с ним Байков слушали затаив дыхание, и вдруг к голосу Анны Ксаверьевны стал прибавляться ещё один, поглуше, как бы издалека, даже не сразу стало понятно, откуда он: низкий, почти рокочущий; оба голоса взялись вместе: Аннин был выше и чуть громче:

…корабли

Толпой со всех концов земли

К богатым пристаням стремятся…

Анна тоже услышала этот голос и, удивлённая, постепенно затихла, а голос продолжал, и все увидели, что он принадлежит Кузьме Ильичу. Старик стал похож на украинского слепого кобзаря, потому что вытянул шею, закрыл глаза, мягко, как по струнам, перебирал пальцами и не слышал, что в этот момент он уже декламирует один. Александр Петрович сверкнул глазами, но Анна прислонила палец к губам, прося не мешать.

…В гранит оделася Нева;

Мосты…

Голос Кузьмы Ильича стал приобретать бархатную интимность…

…повисли над водами;

Темно-зелёными садами

Её покрылись острова,

И перед младшею столицей

Померкла старая Москва…

Кузьма Ильич вдруг замолк, вздрогнул и открыл глаза.

– А вот с этим я не согласен! – сказал он.

В комнате наступила пауза, на секунду, и вдруг все рассмеялись так громко, что Анна замахала руками, прося потише.

– Ну, Кузьма Ильич! – Байков сморгнул пенсне и стал кулаками вытирать слёзы. – Вы – соловей!

– Скорей – глухарь! – ответил смущённый Тельнов.

– Вы, Кузьма Ильич, сегодня как… ларец с сюрпризами! Вы сегодня прямо удивляете: и азарт, и вирши, что это с вами?

– Стих нашёл! Я, знаете ли, в университете в кружок ходил, декламации!

– Знатно, знатно! А что-нибудь ещё?

– Наизусть или из газет?

– Что-нибудь стихотворное, – попросила Анна.

– Из газет, – сказал Адельберг.

– А ещё, – Тельнов стал перебирать газеты, – вот! Может, этим я вас и вправду порадую, вот послушайте: «В России. Кремлёвский конфликт. Конфликт между советскими вождями Зиновьевым и Сталиным с одной стороны и Троцким – с другой с каждым днем всё более усиливается. Часть партийного аппарата, а также Украина решили поддерживать Троцкого…»

– Это сведения из Москвы?

– Нет, это из Науэна!

– Так, может, наши заграничные друзья принимают желаемое за действительное? – Адельберг был заинтересован.

– Этого я знать не могу.

– А вспомните! – Александр Петрович обратился ко всем:

– Что сказал Николай Васильевич: что Ленина, возможно, скоро не станет. Так, может быть, грызня и началась.

– Если так, – Байков снова взялся протирать пенсне, – глядишь, и надо ждать перемен!

– А вот и шутки этого номера, – сказал Тельнов, – «Злободневная: назвался русским – вылезай из Маньчжурии» и «Дамская: ночью все кошки фокстротят».

Мужчины не заметили, что минутой раньше Анна вышла из комнаты, а теперь она вернулась, подошла к мужу и что-то прошептала ему на ухо, Александр Петрович её выслушал и обратился ко всем:

– Господа, к сожалению, нам придётся сегодня закончить, Анни говорит, что у Сашика жар!

Отправилась провожать Байкова Александр Петрович просто обвязался шарфом и накинул на плечи пальто. На улице была уже поздняя прозрачная ночь, подсвеченная белыми звёздами и жёлтыми окнами соседних домов.

– Ты, Саша, далеко меня не провожай, тут до проспекта два шага, возвращайся! Да! Вот что! Думаю, ты его помнишь! – Байков поднял бобровый воротник, снял мигом запотевшее на морозе пенсне и стал искать в кармане футляр. – У нас тут встреча была, в Офицерском собрании, ты на них не ходишь. Так вот там был Лычёв, интересовался тобой. Мол, как да что, чем, мол, занимаешься и так далее.

– Атаман Лычёв, Сергей Афанасьевич? Из Сахаляна?

– Он самый! Я вдруг почему подумал о нём и вспомнил? Ты ведь собираешься летом в те края? По-моему, ему об этом известно!

– Да! Это не секрет, а что ему надо, не сказал?

– Нет! Не сказал, но вид имел весьма загадочный.

Кузьма Ильич, как только услышал о том, что у Сашика жар, не на шутку встревожился и обратился к Анне Ксаверьевне:

– Аннушка, могу ли я чем-нибудь помочь?

Анна стояла в кухне и перебирала пузырьки с микстурами и бумажные конвертики с порошками.

– Да чем же вы поможете? Разве что спуститесь в подпол и принесёте несколько кусков льда из ледника, я бы его в грелку положила. – Она взяла один пузырёк и посмотрела на прикреплённый к нему ярлычок. – Вот, до утра, должно быть, это поможет. – У неё подрагивали руки. – Я ведь заглядывала к нему! Ничего тревожного, мирно спал, пока мы тут смеялись и развлекались, а сейчас мечется, горячий весь, потный… Иезус Марья! – озабоченно вздохнула она.

– Я мигом, Аннушка! Вы не тревожьтесь, всякое бывает, зима на дворе! Посторонитесь-ка, я открою крышку.

Анна шагнула в сторону, освобождая путь Тельнову, взяла графин с кипячёной водой и стакан.

– Я буду у Сашика в комнате, принесите туда, а грелка – вон за той дверцей.

– Мигом исполню, не беспокойтесь.

Анна вышла, Кузьма Ильич сдвинул в сторону половик, прикрывавший дощатый люк, открыл засов и полез в подпол. «Вредный этот климат, харбинский: солнце палит, а холод собачий! – подумал он и вспомнил, как вчера водил Сашика на ёлку, а на обратном пути тот, разгорячённый после игр, закапризничал и шёл с расстёгнутой верхней пуговицей шубы и неплотно завязанным башлыком. – Конечно, раскрылся и простыл. – Тут Кузьма Ильич понял, что не взял с собой ничего, куда можно было бы положить лёд. – Черт старый, из ума совсем выжил! – Он выпростал из штанов полу рубахи и стал набирать в неё куски льда. – Я во всем виноват! Ох, голова моя садовая! – с беспокойством думал он. – Повиниться? А что толку, теперь уж не воротишь! – Он выбирал куски льда. – Возьму-ка впрок и положу на улице, прямо в снег. Такой мороз, что не растает!»