Харбин - Евгений Анташкевич

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 62 63 64 65 66 67 68 69 70 ... 236
Перейти на страницу:

Лёд через тонкое полотно рубашки холодил кожу на оголённом животе, Кузьма Ильич набрал его уже довольно, и надо было вылезать.

«А повинюсь, да и погонят в шею! А куда деваться? Так и сгину здесь, на чужбине. – Он, кряхтя, взялся за перекладину лестницы. – А вылезать всё же придётся. Да только бы не попасться на глаза самому, что-то он сегодня строг!»

Александр Петрович проводил Байкова и скорым шагом вернулся домой, снял пальто, кинул его на спинку стула и прошёл в комнату Сашика. Анна сидела на краю кровати, выбирала из кастрюли куски льда, что поменьше, и заталкивала их в широкое горло резиновой грелки.

– Ну что? Как он? Температуру мерила? – прошептал он.

– Можно не мерить, потрогай!

Александр Петрович приложился ко лбу сына сначала ладонью, потом губами, термометр действительно был не нужен – лоб Сашика горел.

– Может, за врачом?

– Я уже подумала об этом, но куда ночью? Пока ты до Пристани доберешься, пока Казим-Бек соберётся и вы вернётесь, почти утро будет. Давай дождёмся утра, я кое-что в аптечке нашла, наш чудо-старик, вот видишь, – она показала на кастрюлю, – достал лёд из подпола. Какой чудесный человек, что бы мы без него делали? А утром здесь врача достанем, кого-нибудь из управленческих, твоих, с дороги.

– Хорошо! – Александр Петрович понял, что Анна уже всё решила. – Я тоже очень рад, что он у нас живёт! – сказал он про Тельнова. – Я, ты знаешь, даже боялся, что найдет себе вдовушку, и поминай как звали, а так он Сашику как родной дед.

Анна закрутила крышку наполненной льдом грелки, обернула её махровым полотенцем, подержала в руках и положила на голову сына. – Микстура подействовала, смотри, как он спит спокойно! Она села поудобнее и держала грелку так, чтобы та не перекосилась и не съехала.

– Ты иди поспи. Утром сяо Ли всё уберет в гостиной, я, как знала, попросила его прийти пораньше. Иди отдыхай, вдруг понадобишься, а я посижу, всё равно не засну, или здесь прилягу. Иди!

Александр Петрович поцеловал жену в висок и вышел из комнаты. В спальне он откинул одеяло, разделся, лёг, подбил подушку и повернулся на бок.

«Надо быстро заснуть!» – подумал он и закрыл глаза.

Он устроился под одеялом, немного полежал и вдруг почувствовал, что его накрыла тишина: тишина накрыла его, его дом и надавила так, что все звуки, которые должны были быть в этом обжитом месте, как казалось ему, сконцентрировались в нём самом. Ему показалось, что он слышит, как поскрипывают половицы, хотя по полу никто не ходит, как на снег в саду падает с яблонь иней, как волнуются занавески, хотя окна были плотно закрыты и на зиму законопачены и обклеены. Александру Петровичу хотелось услышать что-то из комнаты сына, но там было тихо, или из комнаты Кузьмы Ильича, но и оттуда ничего не доносилось. Так тихо не было даже в тайге.

В его доме была тишина, она была и вчера ночью, и позавчера, и раньше, но тогда он её не замечал, наверное, оттого, что рядом была жена, иногда она шелестела одеялом, когда переворачивалась с боку на бок, но это не расстраивало его сон, а как бы дополняло его особенными ночными звуками.

Александр Петрович лежал и слушал тишину, и ему стало казаться, что она накрыла не только его дом, но и весь город, замороженный суровой январской стужей, придавившей булыжник, асфальт и жестяные крыши домов. Стужа наползала с Сунгари, застывшей подо льдом до самой весны и сравнявшейся под снегом со всей широкой и пустынной маньчжурской равниной.

Сон не приходил.

Вдруг за стенкой скрипнула кровать и застонал сын, потом оттуда в сторону кухни прошелестели лёгкие шаги жены.

«Наверное, пошла взять воды!» – подумал Александр Петрович, он перестал пытаться заснуть и повернулся на спину.

«А вдруг я понадоблюсь, тогда лучше не спать!» Эта мысль примирила его с темнотой и тишиной, и он вспомнил с ясностью ленты в тёмном зале кинематографа, как летел тот доброволец, под Симбирском, от места разрыва красной шрапнели и до точки его падения на землю. «Действительно, как так могло получиться, что снаряд упал ему прямо под ноги, но нисколько не повредил? Занятно!» – вспомнил он любимое словечко Устрялова. «Всё-таки он большая умница, профессор Устрялов, Николай Васильевич! – Эта мысль Александру Петровичу понравилась больше, чем мысль о тишине и холоде, и он начал об этом думать: – Он так глубоко осмыслил всё то, что с нами произошло. И не сидел в кабинете, где-нибудь в Париже или Лондоне, я же помню его в Омске, в самый разгар… И так просто всё объяснил! То, чего я понять не мог и многие не могли, тот же Байков, а может быть, и Колчак, и все остальные…»

Ещё ему вспомнилась мысль, которая пришла к нему тогда, в последний вечер в Москве, когда дворник Ренатка уже спал: он вспомнил из урока истории, ещё в кадетском корпусе, о первых христианах Рима, как их убивали и истязали императоры и патриции, а Россия стала христианской почти без крови. Зато потом!

Всё это вполне сходилось с тем, о чём говорил Устрялов: про Рим, плебс и арену!

За всё пришлось заплатить!

«Да! За всё приходится платить!» – подумал Александр Петрович и снова услышал шаги и определил, что Анна вернулась в комнату сына. Ему показалось, что дом ожил, и это сразу оживило его мысли. «Интересно было бы познакомить Устрялова с Мишкой-гураном, – подумал Александр Петрович. – Какой бы разговор получился между ними? Один умный от книг, другой – от природы. Но что-то между ними есть – общее! Наверное, честность? Да, скорее всего, именно так! Честность! Им обоим ничего не нужно, кроме как жить. Жить той привычной жизнью, которой они жили до этого. Одному нужны хлеб и библиотека, а другому – хлеб и тайга. Тайга – тоже библиотека!»

Александр Петрович вспомнил, как Мишка читал Библию, не заглядывая в неё и произнося по памяти.

«Наверное, не Мишка мне, я ему должен был задать этот вопрос «Что же произошло?», а он так верно тогда сказал, что «жить надо добром!».

«Жить надо добром! – думал Александр Петрович и чувствовал, что тишина его уже не беспокоит, да её уже и нет – почти засыпая, он услышал приглушённые шаги Тельнова. – Вот как Тельнов – жить надо добром! А ведь это он простудил Сашика. Наверняка! Когда они возвращались вчера после ёлки, скорее всего, не уследил, чёрт старый!»

Глава 7

Анна сидела в темноте и видела на белой подушке и над краем одеяла только голову сына и одну его руку. На фоне тёмной стены выделялся прямоугольник окна в сад, где лежал глубокий снег. С самого рождения Сашика Анна не хотела вешать в его комнате плотных гардин, поэтому окно всегда занавешивала только белым или если цветным, то светлым, прозрачным ажурным тюлем. Она давно придумала, что, когда её сын будет просыпаться, он сразу будет видеть свет утра или дня и радоваться этому дню каждое утро, когда просыпается.

Сашик спал тихо, наверное, подействовала микстура. Она дотрагивалась до его левой руки, лежавшей поверх одеяла, рука была немного влажной от пота, но уже не такой, как час назад, когда она обнаружила, что он заболел.

1 ... 62 63 64 65 66 67 68 69 70 ... 236
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?