Больная любовь. Как остановить домашнее насилие и освободиться от власти абьюзера - Джесс Хилл

Мальчики склонны перенимать манеру поведения родителя-агрессора (как правило, это отец), а девочки чаще усваивают роль жертвы, даже в тех случаях, когда жестоким тираном в семье оказывается мать. 18-летняя Фрэнки рассказывает о своей взбалмошной мамаше так: «Каждый вечер, когда папа возвращался домой с работы, она начинала на него орать по любому поводу. Он никогда толком не давал ей отпора. Если вопрос, из-за которого разгорался скандал, его не интересовал, он просто игнорировал ее претензии. В какой-то момент мать поняла, что крики не дают нужного результата. Тогда она начала его бить. Она не использовала при этом никаких инструментов, как в случае, когда лупила нас с братом. Просто набрасывалась на отца с кулаками. Как-то раз она, кажется, попыталась обжечь его. Как раз готовился обед, духовка была включена, и в какой-то момент она схватила его руку и сунула ее в горячую духовку». Через два года после этого инцидента отец ушел из семьи. Он заявил о фактах насилия в суде, когда решался вопрос об опеке, однако дети остались с матерью. Долгие годы он не выходил с ними на связь. А мать тем временем нашла новые объекты абьюза. «В первую неделю после развода было очень тяжело, – вспоминает Фрэнки. – У нее уже не было под боком того, кого можно было обижать. Она явно была раздосадована: неприятно ведь, когда тебя бросил муж». Моя собеседница говорит, что мать применяла к ней физическое насилие как минимум раз в неделю. «Она часто хватала меня за горло, так что иногда я совсем не могла вдохнуть. Я пыталась сказать, что задыхаюсь, но она продолжала меня душить». Однажды днем Фрэнки вернулась из школы и обнаружила, что мать приставила нож к горлу брата. «Ему удалось выхватить его и закинуть в дальний угол комнаты, а она начала колотить его изо всех сил. Мне тогда было всего лет восемь. Я смотрела на это и думала: “Что за черт?!” Я совершенно не знала, что делать. Мне было страшно, было жаль брата, но я понимала, что, если вмешаюсь, она сделает мне больно». В девятом классе у девушки появился первый бойфренд на год старше. «У меня часто бывало депрессивное состояние, так что иногда я его прогоняла, как бы отталкивала. Он решил, что я его не люблю. Ему это все не нравилось. Временами он бил меня, толкал, бросал об стену. Вот такие у меня были самые первые романтические отношения». Через несколько месяцев Фрэнки решила покончить с этой историей и расстаться с парнем. Спустя год у нее появился новый друг – на этот раз из другой школы. Он ее изнасиловал – так она лишилась девственности.

«А потом еще и друга привел, чтобы тот тоже воспользовался мной. Два партнера за одну неделю! И это первый сексуальный опыт! После него я вообще не хотела ни с кем встречаться». Примерно за месяц до нашего с ней разговора бывший бойфренд-насильник после большого перерыва вдруг заявился к Фрэнки на работу. «Он зажал меня в углу и пытался поговорить. Он где-то достал мой телефон, видимо, у общих друзей. И он начал закидывать меня сообщениями». В них парень писал, что ему понравилась нервозность, которую выказала девушка при их последней встрече. Ему все это казалось забавным. «Меня поразило его последнее сообщение, – рассказывает она. – В нем он написал: “Надеюсь, когда новый приятель будет трахать тебя, ты будешь думать обо мне”. Это меня добило». Через несколько дней Фрэнки попыталась покончить с собой. Ее спасли, и в больнице, приходя в себя, она много думала о своей жизни, составляла в единую логическую цепочку все события и пыталась понять, что привело ее к нынешнему печальному итогу. И тут ее осенило: «Меня тянуло к ребятам, которые похожи на маму, – считает она. – Они обращались со мной ровно так, как моя мать обращалась с отцом. Это стало для меня прозрением».

Подобный вывод потенциально способен радикально изменить траекторию развития юной личности. Правда, Эдди Галлахер, основываясь на своем профессиональном опыте, призывает все же не выстраивать линейные причинно-следственные связи между семейной историей ребенка и его последующим превращением либо в жертву, либо в абьюзера. «Это опасный путь, он в принципе неверен, – подчеркивает психолог. – Я более двадцати лет вел коррекционные группы для мужчин и столкнулся более чем с тысячей абьюзеров за все это время. Значительная часть из них росла среди насилия. Наверное, около половины были свидетелями жестокости или сами на себе испытали ее. Но очень многие не имели подобного опыта».

Еще одному моему собеседнику, Джою, сейчас за тридцать. В юности он очень боялся, что в нем проявятся черты отца-агрессора. «Но со временем я понял, что я – отдельная, самостоятельная личность, и испытал огромное облегчение, – признается Джой. – Это произошло благодаря маме и некоторым моим замечательным друзьям. Мы живем с женой уже десять лет, и я сумел убедиться, что являюсь полной противоположностью отцу. Каждой паре приходится работать над отношениями. Я ни в коем случае не утверждаю, что мы идеальная семья, но мы честны друг с другом, мы можем открыто говорить о своих чувствах. Первые двадцать лет моей жизни все это было невозможно. Сейчас у нас растет дочь, ей два года. Чудесная девочка, я ее обожаю! Если бы я был таким, как папа, то никогда не захотел бы иметь детей и никогда не относился бы к дочери так».

Но вернемся к одному из наших юных героев – Финли. Отец ушел из семьи, но мальчик все еще боится его, точнее, боится стать таким, как он. «Это почти как ночной кошмар, – рассказывает он. – Мне иногда кажется, что я похож на папу. Мне надо все время следить, как бы не оскорбить кого-то, не задеть злобной критикой. Я стараюсь быть вежливым, ни на кого не срываться… Не хочу быть, как отец. Я мечтаю стать счастливым и выстроить хорошие отношения с близкими».

Через два года после первого интервью с Фрэнки я снова связалась с ней, чтобы узнать, как у нее дела. У нее был роман с мужчиной на двадцать восемь лет старше – они вместе занимались фотобизнесом. «Этот человек пережил много тяжелых событий в жизни и убедил меня, что нам стоит попробовать пожить вместе, – написала она мне в электронном письме. – А я-то, дурочка, решила, что смогу кому-то помочь, кого-то “исправить”. Я переехала к нему, потому что он твердил, что у меня просто нет выбора». После того как Фрэнки согласилась перебраться к нему, «стало все труднее отказываться от других его предложений». А тем временем ее новый друг сменил стиль поведения. «Он никогда не поднимал на меня руку, но давил эмоционально, а это не менее болезненно». Фрэнки пыталась пожить отдельно от него месяц, но при всякой ее попытке уйти он угрожал, что покончит с собой. Впрочем, психотерапевт помог девушке понять, что, если мужчина причинит себе какой-то вред, в этом не будет ее вины. И все же чувство вины ее не покидало, так что она боялась покинуть своего немолодого любовника. «Я рассказываю вам все это, потому что мне кажется, что моя судьба связана с тем, что было со мной в детстве. Точнее, с недостатком любви и внимания, который я испытала тогда, – пишет она. – Нормальные отношения пугают меня, я к ним не привыкла, они мне кажутся искусственными. У меня складывается ощущение, что я заслужила все эти несчастья. Я снова и снова оказываюсь в дурацких ситуациях. И в этом виновата только я сама».