Покорение Южного полюса. Гонка лидеров - Роланд Хантфорд

21 января [1903]… свежий южный бриз, мы отправились в путь, двигаясь вперед с хорошей скоростью. Шеклтона везли в санях…

Однако в самом дневнике мы читаем следующее:

Вначале Шеклтон впрягся вместе с нами, но через час мы положили его в сани, чтобы он не слишком быстро выбился из сил…

что, конечно, имеет совсем иной смысл. А более поздняя дневниковая запись-, гласившая, что Шеклтон «на лыжах ушел вперед с компасом [чтобы сориентироваться]», в книгу не попала совсем. Как и все остальные упоминания о том, что на самом деле Шеклтон боролся до самого конца. Автор «Путешествия на “Дискавери”» сознательно создавал впечатление, будто Шеклтон совсем сдал и превратился в беспомощного пассажира, которого всю обратную дорогу пришлось тащить в санях.

Был ли Скотт, изображенный в дневниках, настоящим Скоттом, трудно сказать. В любом случае он существенно отличался от того человека, который предстал перед читателями его книги. Скотт в дневниках сначала совершает необдуманные поступки, а потом намеренно вызывает к себе жалость. Он попеременно робок и опасно безрассуден. В нем заметен недостаток ума и решимости. Он то и дело подвергает себя и свою команду опасностям и проявляет удивительную неспособность учиться на собственном опыте. Он недальновиден и слепо верит в удачу.

Но, с другой стороны, Скотт предстает на страницах своей книги как хорошо воспитанный, самоуверенный любитель, превращающий неопытность в добродетель, внушая читателям, что эффективные действия и предотвращение ненужных опасностей почему-то являются недостойными. Оба этих человека имеют друг с другом много общего. Их суждениями управляют эмоции, они живут на границе между иллюзией и реальностью.

Двумя главными промахами экспедиции стали лыжи и собаки.

Но, говоря в «Путешествии на “Дискавери”» о лыжах, Скотт выбирает из дневника только благополучные свидетельства собственных передвижений, разбавляя их характерным и распространенным в Англии мнением, которое становится эхом слов сэра Клементса Маркхэма о том, «что в антарктической области ничто не сравнится с честным и привычным использованием собственных ног».

Что касается собак, то вывод его таков:

Говорить, что они лишь немного увеличивают радиус действий, было бы абсурдом. Верить, что они могут жить вечно и работать бесконечно, не испытывая ни боли, ни страданий, также несерьезно. Вопрос в том, оправдывается ли все это выгодой от их использования. Рассуждая логически, я, возможно, скажу «да». Но эта отвратительная неизбежность может лишить – и лишает – санный поход большей части его красоты. По моему мнению, ни одно из путешествий, когда-либо предпринятых на собаках, не достигнет тех высот совершенства, которые возможны, если партия людей идет вперед, преодолевая препятствия, опасности и трудности своими собственными силами, без всякой помощи, и день за днем, неделю за неделей ценою тяжелых физических усилий добивается успеха в решении великой задачи изучения неизвестного. Конечно, в этом случае победа достигается более благородным и достойным способом.

Такова суть всей героической мистификации Скотта – полное одобрение использования людей в качестве тягловой силы. Это хвалебная песнь и моральное оправдание бедствий и регресса, а также представление идеала личного мужества как самодостаточного результата. Книга при всей ее напыщенности оказалась достаточно бесполезной. По большей части все написанное в ней было вздором, но, надо признать, вполне художественным. Книгу характеризовали целостность, стиль, атмосфера и убедительность настоящего литературного произведения. Можно сказать, что с ее помощью Скотт себя реабилитировал. Он создал для себя самого вполне достойную роль, а на все свои промахи изящно набросил покров героической легенды.

Книге сопутствовал успех. Почти все без исключения рецензии были благоприятными. Но в общий хвалебный хор врывались голоса тех, кто подозревал– автора в скрытности и недомолвках, словно книга все же давала повод для некоторых сомнений.

Здесь стоит снова вспомнить об Амундсене, который в Арктике преодолел Северо-Западный проход и пересек Юкон на лыжах, чтобы поделиться этой новостью с миром. Ему тоже пришлось написать книгу, но, поскольку он еще целый год провел в снежной пустыне, его воспоминания увидели свет только в 1907 году, то есть на два года позже книги Скотта. В Англии ее перевод под названием «Северо-Западный проход» появился в 1908 году.

В «Таймс» книгу Амундсена назвали «ценной летописью памятного достижения». По мнению Атенаума, который считался признанным рупором английского литературного истеблишмента, Амундсен «писал с матросской простотой и… заразительным энтузиазмом». Все это было совершенной правдой, хотя «Северо-Западный проход» как литературная работа не выдерживает никакого сравнения с «Путешествием на “Дискавери”». Это бесхитростные записи, почти судовой журнал.

Амундсен не был писателем. Цитируя свои дневники, он делал это скрупулезно. Хотя и выборочно – например, в свою книгу он не включил историю с украденной из Игл-Сити телеграммой и рассказ о ссоре с Виком. Но то, что вошло в его книгу, полностью совпадает с дневниками. Своей безыскусностью «Северо-Западный проход» ошеломил и обезоружил всех критиков. В их рецензиях постоянно встречались слова «простота» и «искренность», которые едва ли можно использовать применительно к «Путешествию на “Дискавери”».

Амундсен – индивидуалист, вольный стрелок. Он был патриотом, но, в отличие от Скотта, не являлся государственным служащим, находившимся в плену командной системы. И при этом «Северо-Западный проход» – гораздо менее эгоцентричная книга. Частично это связано с тем, что Амундсен следовал проверенной временем практике, предоставляя возможность своим спутникам поведать собственные истории. Так, Годфред Хансен с разрешения Амундсена рассказал о санном походе к Земле Виктории – и получил должное признание рецензентов. Кроме того, Амундсен в своей книге позволил всем членам команды играть собственные роли вместо того, чтобы заниматься пустыми словоизлияниями во славу их подвигов. Все это сильно отличается от того, как написана книга «Путешествие на “Дискавери”». Скотт без конца рисует одну и ту же «восхваляющую себя картину», как честно назвал Лоуренс Аравийский свои «Семь столпов мудрости». Он просто отказывает спутникам в праве голоса и сам говорит за них, при этом как бы невзначай преуменьшая их достижения, чтобы преувеличить свои собственные.

Одно из открытий экспедиции Скотта принадлежит Колбеку, обнаружившему во время первого плавания «Морнинга» два неизвестных островка. Он высадился на сушу и провел необходимые измерения, для чего, учитывая сложную береговую линию и бурные воды Антарктиды, потребовалось отличное владение искусством мореплавания. Скотт упоминает об этом вскользь – в единственном предложении:

25 декабря он [Колбек] пересек Антарктический круг и в коротком плавании на юг, к своему великому удивлению, открыл небольшие острова; оказав мне большую честь, он назвал их островами Скотта.

На самом деле Колбек назвал их в честь сэра Клементса Маркхэма. Неясно, в какой момент название изменили, – небольшой, но важный эпизод. Видно, что Скотт пытается изобразить себя лидером, вызывающим уважение и любовь всей своей команды.