Белые русские – красная угроза? История русской эмиграции в Австралии - Шейла Фицпатрик

уроженцами Австралии (и, в меньшей степени, с уроженцами других стран) ди-пи были чрезмерно представлены в смешанной категории инженеров, архитекторов и землемеров и еще больше – в категории чертежников и техников. Неудивительно, что они были недостаточно представлены в медицинской профессии[584].

Культурная жизнь

Когда прибывали первые корабли с ди-пи и журналисты мчались к причалам брать интервью у каждого, кто, на первый взгляд, мог бы рассказать что-то интересное, часто выбор падал не только на аристократов, но и на музыкантов. В большинстве случаев такую рекламу получали певцы из Прибалтики, но оказался в центре внимания и украинский пианист Анатолий Мирошник – особенно после того, как Юджин Гуссенс, родившийся в Британии дирижер Сиднейского симфонического оркестра, объявил его гением (как он нередко делал в подобных обстоятельствах). Во время войны Мирошника угнали остабайтером в Германию, а после приезда в Австралию он трудился санитаром в больнице. На призывы досрочно освободить иммигрантов-музыкантов от обязательств по рабочим контрактам Колуэлл (как после него и Холт) отвечал мягкими возражениями[585].

Даже после истечения срока обязательных контрактов музыканты, желавшие работать по специальности, наталкивались на препятствия со стороны чрезвычайно неотзывчивого австралийского Профсоюза музыкантов, который отказывался принимать в свои ряды неграждан и высказывался против того, чтобы государственные симфонические оркестры (которые в ту пору формировала Австралийская радиовещательная корпорация) брали на работу иммигрантов. Это очень огорчало музыкантов-классиков, которые в 1950-е годы приезжали из Харбина в заметных количествах, хотя Гуссенс всячески поддерживал иностранных музыкантов, и некоторым из них в конце концов удалось получить работу в симфонических оркестрах[586].

Судя по прохладной реакции Колуэлла на выраженное в прессе беспокойство из-за того, что музыкальные гении калечат свои драгоценные руки, занимаясь физическим трудом, отработка по обязательному двухгодичному контракту музыкантом явно не рассматривалась как приемлемый выход из положения. Музыкальный антрепренер Эвальд Тонди, эстонец, проживший двадцать лет в Австралии и натурализовавшийся в конце 1930-х годов, в 1950-е попытался помочь переселенцам: он объявил набор в эстрадный оркестр из 30 или более музыкантов для мигрантов, обязанных отработать по контракту. Газета, сообщавшая об этом, приводила также предостережение «эксперта по социальной политике в отношении мигрантов»: он предупреждал о вреде (не уточняя, каком именно), который могут нанести «предприятия, якобы выступающие за социальную реабилитацию мигрантов творческих профессий». Из публикации неясно, удалось ли в итоге создать такой оркестр. Но Тонди, привозивший музыкальные ансамбли в Русский общественный клуб еще до войны, продолжал заниматься этим и в конце 1940-х и в 1950-е годы, и можно не сомневаться, что среди ангажированных им музыкантов были и иммигранты, недавно приехавшие в страну[587].

Особым успехом на австралийской сцене пользовались джазовые музыканты. Даже президент Профсоюза музыкантов указывал на то, что главную угрозу для австралийских музыкантов представляют «мигранты, исполняющие современную или джазовую музыку», так как они отбивают у местных кусок хлеба; под конкурентами он имел в виду прежде всего русских музыкантов, приехавших из Шанхая[588]. Поскольку им отказали в приеме в союз, они играли на свадьбах, в клубах и кафе, в том числе в кафе Ивана Репина у станции «Виньярд». А еще они играли на различных мероприятиях русской общины, например, на русском Весеннем балу 1951 года в Фицрое[589], со сбором средств для беженцев в Европе, а также с балетным представлением, русским буфетом и конкурсом на звание русской «мисс Мельбурн»[590].

Среди тех, кто получал ангажементы уже вскоре после приезда в Сидней, был уже упоминавшийся Дмитрий Киреевский (Мики Кэй), приехавший в 1949 году из Шанхая через Тубабао вместе с женой и ее родителями. Благодаря этим надежным семейным связям Киреевский вскоре стал членом правления Русского клуба (известного также как Русский дом) по адресу Джордж-стрит, 800 (Клуб белых русских), а также завсегдатаем кафе Репина. В 1951 году, когда приехал Сергей Ермолов (Серж Ермолл), старый знакомый из Харбина и постоянный исполнитель на шанхайской танцевальной сцене послевоенных лет, Киреевский пригласил его к себе в трио, и по выходным музыканты стали выступать вместе в Русском клубе, а также в различных гостиницах и клубах народных танцев[591]. Кларнетист Евгений Данилов, раньше выступавший в Шанхайском городском оркестре, приехал с 1951 году с женой – новозеландской певицей, и вскоре он уже разъезжал с джазовыми концертами по всей Австралии. Позже Данилов стал одним из бунтарей, оспоривших право Профсоюза музыкантов не принимать чужаков, а к 1970-м годам он сменил поле деятельности, взявшись за классическую музыку, и начал играть в Мельбурнском симфоническом оркестре. Другим бунтарем, выступившим против ограничительных правил Профсоюза музыкантов, был басист Борис Усыскин, недавно приехавший из Шанхая[592].

Что касается ди-пи из Европы, то Мария Стефани, до войны выступавшая вместе с великим джазменом Леонидом Утесовым, прибыв после войны в Австралию, основала театральную студию в Сиднее и выступала, в числе прочих мест, в Русском клубе на празднике монархистов и на благотворительном концерте для сбора средств на строительство православного собора[593]. Василий Томский, прославившийся в Харбине театральный актер, прибыл в 1957 году в Сидней и сразу же начал объединять вокруг себя труппу, но пять лет спустя неожиданно умер («Тяжелая физическая работа, на которую была обречена вся эмиграция в первые годы своего существования, подорвала его силы, и сердце В. И. не выдержало», – так написали об этом в «Австралиаде»)[594]. В 1952 году на сцене Русского клуба в Сиднее была восемь раз показана русскоязычная комическая оперетта, посвященная жизни перемещенных лиц в европейском лагере. Музыку к ней сочинил зять генерала Георгиевича Иван Петунин, декорации создала его дочь Мария, а внучка сыграла в оперетте роль мальчика и исполнила восточный танец[595].

Неотъемлемым элементом развлечений в русской диаспоре вообще и в Австралии в частности были ансамбли казачьих песен и плясок. Подобно цыганской музыке, очень популярной в русских ночных клубах и кабаре на рубеже веков, казачьи песни и танцы имели лишь опосредованное отношение к настоящим казакам. Предтечей всех подобных ансамблей в межвоенные годы был, по-видимому, хор донских казаков, созданный Сергеем Яровым на греческом острове Лемнос в Эгейском море, где в 1921 году были интернированы солдаты разгромленной Белой армии. Сам Яров не был казаком (его отец был костромским купцом), но до войны пел в Московском синодальном хоре, а во время Первой мировой был призван на фронт и попал в казачий отряд. В 1920-е годы его хор приезжал с гастролями в Австралию, и один из участников коллектива, уроженец Болгарии Савва Камаралли, решил остаться здесь