Я – снайпер. В боях за Севастополь и Одессу - Людмила Павличенко

Мы приехали на автомобиле посольства. Толпа журналистов тотчас окружила его. Мы с трудом прошли к крыльцу, где по просьбе представителей прессы остановились для того, чтобы фотографы и кинооператоры сделали несколько снимков. Киношников быстро оттеснили репортеры. Они протягивали к нам микрофоны, выкрикивали свои вопросы. Переводчики работали с полной нагрузкой. Постепенно выяснилось, что большая часть вопросов адресована мне.

Через тридцать минут эта свистопляска закончилась, мы зашли в здание посольства. Пожилой, полноватый, круглолицый человек в пенсне – посол Литвинов – шагнул навстречу, поздравил нас с благополучным прибытием. Пришлось появиться на крыльце еще раз: теперь уже с ним, дружески пожимая ему руку. Публичная акция продолжалась и должна была принести максимальную пользу советской стране.

Торжественный обед в посольстве прошел чинно и тихо. На нем присутствовали сотрудники Наркомата иностранных дел с женами. На русском языке звучали тосты, велись приличествующие случаю разговоры, а именно: Красавченко подробно рассказывал о нашем перелете из Москвы в Тегеран, Каир, Майами. Иногда он оглядывался на меня. Видимо, опасался, как бы я и здесь не выдала чего-нибудь этакого, непредусмотренного дипломатическим протоколом. Но совершенно напрасно. Если меня не дразнить, я – человек разумный, спокойный, молчаливый.

В шестом часу вечера состоялась еще одна, двухчасовая пресс-конференция, которая транслировалась по радио на всю Америку. На ней присутствовали представители 52 газет и журналов и 12 радиостанций. Теперь все было организовано иначе. Сначала слово представили членам студенческой делегации. Красавченко в коротком докладе, тезисы которого он получил в Москве от заведующего отделом ЦК ВКП(б) Александрова, обрисовал ситуацию в нашей стране в целом: тыл помогает фронту. Пчелинцев поведал о состоянии Красной армии: она готова нанести германским вооруженным силам новые удары. У меня в руках тоже находился текст, согласованный в ЦК ВКП(б):

«Дорогие друзья! Я рада передать вам привет от советских женщин и от советской молодежи, борющихся в первых рядах с кровавым фашизмом. Советский Союз борется не только за свою свободу, но и за свободу всех наций и народов на Земле. Советский народ с первых дней борьбы переключил все свои возможности, всю свою энергию на оборону страны. Советские женщины заменили своих мужей, отцов и братьев на производстве. Они сделали все, чтобы мужчины могли воевать. Советский народ благодарит вас за помощь, но борьба, которую ведет Россия, требует все больших и больших средств. Мы ждем активной помощи, открытия второго фронта. Хочу заявить вам, что мы победим, что нет такой силы, которая могла бы помешать победоносному маршу свободных народов мира. Мы должны объединиться. Как русский солдат, я протягиваю вам свою руку. Мы вместе должны уничтожить фашистское чудовище!»

Дальше я добавила от себя, по– английски:

«Fellow soldiers, forward to victory!» (Друзья-солдаты, вперед, к победе!)

Журналисты вяло поаплодировали, но затем оживились. Ведущий пресс-конференцию посол Литвинов предложил им задавать вопросы. Для этого каждый должен был встать с места, назвать свою фамилию, орган печати, который он представляет, и указать, кому из членов студенческой делегации адресован его вопрос.

Поначалу поведение журналистов привело нас в растерянность.

Мы-то ожидали, что они начнут задавать вопросы по нашим сообщениям, уточнять, выяснять то, что было в них сказано слишком коротко. Ничего подобного не случилось. Американцы просто проигнорировали эти довольно-таки официальные доклады и постарались выудить у нас нечто такое, чего в них не прозвучало. Ко мне обращались чаще всего. Рассматривая сидящих в зале возбужденных людей, выкрикивающих свои вопросы, – на мой взгляд, иногда просто глупые, – я почему-то вспоминала «психические атаки» румын и немцев. Там враги желали напугать, ошеломить, сбить нас с позиций и в конечном счете уничтожить. Здесь чувствовалось примерно то же стремление: ошеломить, заставить сказать что-нибудь, выходящее за рамки официоза, выставить докладчика в невыгодном свете, посмеяться над ним.

Вот часть стенограммы этой пресс-конференции:

ВОПРОС: Принимаете ли вы, Людмила, горячую ванну на фронте?

ОТВЕТ: Обязательно, и по нескольку раз в день. Если ты сидишь в окопе и начинается артиллерийский обстрел, то делается жарко. Очень жарко. Это и есть самая настоящая ванна, только с землей.

ВОПРОС: У вас была охрана?

ОТВЕТ: Только моя винтовка.

ВОПРОС: Могут ли женщины на войне красить губы?

ОТВЕТ: Могут. Но не всегда успевают. Приходится хвататься то за пулемет, то за винтовку, то за пистолет, то за гранаты.

ВОПРОС: Какого цвета нижнее белье вы, Людмила, предпочитаете?

ОТВЕТ: За подобный вопрос у нас в России можно и по физиономии получить. Ведь его обычно задают или жене, или любовнице. Мы с вами в таковых отношениях не состоим. Потому с удовольствием дам вам пощечину. Подходите ближе…

ВОПРОС (задает женщина-журналист): Это ваша парадная или повседневная униформа?

ОТВЕТ: Нам сейчас не до парадов.

ВОПРОС (тоже дама): Но форма вас полнит. Или вам все равно?

ОТВЕТ: Я горжусь форменной одеждой легендарной Красной армии. Она освящена кровью моих товарищей, погибших в бою с фашистами. На ней – орден Ленина, награда за военное отличие. А вам желаю хоть раз побывать под бомбежкой. Честное слово, вы сразу забудете о покрое вашего наряда.

ВОПРОС: Табачная кампания «Филип Моррис» предлагает вам контракт: за ваш портрет, размещенный на пачке сигарет, они готовы заплатить полмиллиона долларов. Вы согласитесь?

ОТВЕТ: Нет. Пошлю их к черту…

Рядом со мной стоял Литвинов. Сперва я не знала, как он отнесется к подобной пикировке. Но отвечать американцам иначе не могла, поскольку задор и веселье меня обуяли. Сначала посол смотрел в мою сторону с удивлением, потом улыбнулся и стал подбадривать: «Молодец, Людмила! Так их, тараканов вашингтонских!»

После пресс-конференции студенческая делегация вернулась в Белый дом. Там нас ожидал ближайший советник президента и давний его друг Гарри Ллойд Гопкинс. По поручению Рузвельта он посетил СССР летом 1941 года, когда гитлеровская Германия вторглась в пределы нашей страны, встречался со Сталиным, которому очень понравился. Эта симпатия оказалась взаимной. Вернувшись в США, Гопкинс выступил за сближение с Советским Союзом. Он уверил президента, что русские смогут выдержать удар небывалой силы, что им надо помогать. Теперь Гарри Ллойд, худой, болезненного вида человек, досконально расспрашивал нас, фронтовиков, о боях под Ленинградом, Одессой и Севастополем. Он по-настоящему интересовался событиями нашей войны и хотел узнать все подробности. Но почему же американская пресса не желала этого?

В разгар нашей беседы в комнату вошла госпожа Рузвельт и объявила, что на ужин мы приглашены к Вергинии Хаабе, дочери Джозефа Дэвиса, который прежде был послом США в СССР. Гопкинс сказал, что поедет с нами. С автомобилем вышла неувязка. В «кадиллак» поместились только Красавченко, Пчелинцев, Гопкинс и два переводчика из советского посольства. Тогда первая леди предложила мне ехать с ней в двухместном кабриолете, который она сама водила.