Я – снайпер. В боях за Севастополь и Одессу - Людмила Павличенко

Литвинов спокойно выслушал наши доводы, напомнил, что офицеры должны всегда выполнять приказы Верховного Главнокомандующего РККА, и предложил подготовиться к поездке в Нью-Йорк в воскресенье, 6 сентября. Это – национальный праздник в США, День труда. Поедем мы рано утром, на железнодорожном экспрессе Вашингтон – Нью-Йорк, форма одежды – парадная.

На вокзале в Нью-Йорке делегацию, как обычно, встречали журналисты. Но им не дали вдоволь порезвиться, оттеснили прочь. Нас усадили в автомобиль и в сопровождении полицейского эскорта, под вой сирен и треск мотоциклетных моторов доставили к парадному входу в Центральный парк. Там собралась большая толпа. Крепкие ребята в пиджаках и кепках, но с военной выправкой, подняли нас на плечи и понесли к сцене. Мэр города Ла Гардиа в микрофон объявил, что на митинг прибыли представители героической Красной армии, и выразил восхищение титанической борьбой русского народа с германскими фашистами. Толпа в парке ответила мэру восторженным ревом.

Потом выступил негритянский певец Поль Робсон. Он спел на русском языке песню композитора Дунаевского «Широка страна моя родная…».

Митинг закончился вручением советским гостям символического подарка – искусно сделанного в виде сердца медальона из мореного дуба с серебряной пластиной посредине с надписью: «За активное участие в борьбе с фашизмом». Подарок пришлось принимать мне. После этого следовало произнести ответную речь, короткую, но вразумительную.

– Дорогие друзья, – начала я. – Догадываясь о своей неминуемой гибели, фашистский зверь делает отчаянные попытки нанести удар по объединенным народам прежде, чем это сделаем мы, союзники, по отношению к нему. Дело жизни и смерти свободолюбивых народов каждой страны – напрячь все силы для оказания помощи фронту. Больше танков, больше самолетов, больше орудий, славные американские труженики!..

Мой голос, усиленный микрофоном, летел над притихшей толпой, эхо отдавалось в самых дальних аллеях парка. Конечно, жители Нью-Йорка до выступления переводчика не понимали слов, но улавливали интонацию. Я хотела передать людям свои горячие чувства, вызвать сострадание к нашему народу, добиться отклика в их сердцах. Кажется, это удалось. Толпа ответила мне сначала сдержанным гулом, потом громом аплодисментов, приветственными криками…

Потом был официальный обед у генерального консула СССР Виктора Алексеевича Федюшина. Был вечерний прием в Союзе меховщиков США. Там нам вручили подарки: мне – шубу из шкур енота длиной в пол, ребятам – роскошные куртки из бобра. Меховщики устроили знатное застолье, на нем присутствовали многие представители деловых кругов, чиновники из городской администрации, деятели культуры и искусства.

Именно тогда мне представили этого человека – Уильяма Патрика Джонсона, владельца металлургической кампании, миллионера. Ничего необычного в нем я не нашла. Довольно высокого роста, среднего телосложения, приятной наружности джентльмен лет тридцати пяти, как все на том приеме, слегка коснулся губами моей руки и сказал несколько слов, достаточно банальных, про мою внешность, про яркое выступление на митинге в Центральном парке, где он, оказывается, присутствовал. Необычно прозвучало лишь его настойчивое приглашение посетить принадлежащую ему усадьбу в пригороде Нью-Йорка, в которой находится коллекция живописи русских художников-авангардистов начала ХХ века. Об авангардистах я имела весьма смутное представление, а хорошо знала лишь работы художников-передвижников и особенно ценила картины баталиста Василия Верещагина.

Такого рода индивидуальные поездки и контакты были нам запрещены. Пришлось с улыбкой сказать господину Джонсону, что, к сожалению, наш напряженный график выступлений не дает мне никакой возможности принять его приглашение. Я считала наш разговор законченным, а встречу – последней. Но не тут-то было.

Окрыленные оглушительным успехом митинга в Нью-Йорке, организаторы из «International Student service», посольство Советского Союза и администрация президента США запланировали еще одну агитационную поездку – 10 сентября 1942 года в крупный приморский город Балтимор, на побережье Атлантического океана. Из Вашингтона туда вело превосходное шоссе с многорядным движением. На посольской машине мы отправились утром и прибыли в середине дня. Нас опять встречали с полицейским эскортом, то есть под завывание сирен, с рядами мотоциклистов в белых шлемах и черных куртках. По дороге в мэрию мы видели людей, стоявших на обочинах, приветливо махавших нам руками, что-то кричавших вдогонку.

Снова митинг на городской площади, снова мое выступление, снова рев толпы, транспаранты на русском и английском: «Да здравствует Красная армия!», «Привет борцам с фашизмом!», «Мы – за открытие второго фронта!». Затем – торжественный прием в мэрии с участием именитых граждан Балтимора. И вот Уильям Патрик Джонсон, правда, в другом костюме, сером в полоску, подходит ко мне и говорит, что очень рад видеть меня снова, что в Балтиморе живет его двоюродная сестра, которая владеет здесь крупнейшим универмагом, а в нем есть замечательный отдел готового платья, и не хочет ли госпожа Павличенко посетить его, ибо туда недавно привезли новинки моды из Лондона. В конце его речи к нам приближается дама средних лет, увешанная бриллиантами, и это, естественно, – кузина мистера Джонсона. Улыбаясь, она сообщает, что наряды для моей фигуры просто невероятно хороши, и предлагает ехать на примерку немедленно. Джонсон добавляет, что хотел бы подарить мне любое понравившееся платье.

Это уже гораздо серьезнее, и настойчивому миллионеру надо дать отпор, но мягкий, вежливый, дипломатичный. Объясняю, что люблю хорошую одежду, однако имею приказ товарища Сталина. Оба владельца здешней недвижимости удивляются: какие могут быть приказы для красивой молодой женщины, если она желает обновить гардероб. Я их спрашиваю, отдает ли им приказы президент Рузвельт, или он действует методами только экономического принуждения. Пока родственники собираются с мыслями для ответа, рядом со мной появляется Николай Красавченко – такая уж у него особенность: в нужный момент быть рядом. Я беру его под руку и быстро ухожу в другой конец зала…

На следующий день, 11 сентября, наша делегация вернулась в Вашингтон. Там в посольстве нас ждала приятная новость. Президент США и его супруга приглашали советских студентов провести неделю в их родовом поместье «Гайд-парк», находящемся в 80 километрах от Нью-Йорка, на реке Гудзон. Кроме русских приглашения получили и другие участники Всемирной студенческой ассамблеи: англичане Ричард Майлс и Дэйв Скотт, голландец Иоганн Вальтер, китаянка Юн Ванг. Ехать следовало поездом, первая леди собиралась встречать гостей на вокзале.

Поместье Рузвельтов было обширное, красивое, благоустроенное.

За день обойти все его угодья не представлялось возможным. Парк с прямыми аллеями, клумбами, газонами, беседками, деревянными скамейками незаметно переходил в густой лес, занимавший пространство не менее трех квадратных километров. Недалеко от центральной усадьбы с двухэтажным каменным домом лежало большое озеро. Один его берег зарос камышом и имел вид довольно дикий, другой – вполне ухоженный. Там высилась купальня. В чистую прозрачную воду уходили крашеные мостки. Возле них покачивались на легкой волне привязанные к балкам лодки.