Black & Red - Татьяна Степанова

– Кто и почему – в этом, надеюсь, мы разберемся с вашей помощью, Игорь Юрьевич.

– Но как, как это произошло?! Когда?

– Вчера около десяти вечера. Он был застрелен. И кто-то попытался представить все случившееся самоубийством.

– Самоубийством? Но, может, это и было самоубийство?

– А что, у Жуковского имелись на то основания? – спросил Ануфриев.

– В последнее время он находился не в лучшей форме.

– В связи с чем он посещал вас?

– У него были проблемы на работе, в семье. Состояние душевного кризиса, которое у него еще усугублялось… Но это очень долго объяснять.

– Постарайтесь все же объяснить. – Ануфриев рассматривал свои ногти. – Вы же в курсе, кому доводится покойный родственником.

– Я в курсе, его отношения с братом и были во многом причиной того, что с ним происходило.

– Вот даже как… А вокруг вас, Игорь Юрьевич, насколько я в курсе, тоже в последнее время много чего происходит. – Ануфриев откинулся на спинку кресла. – Вы не находите, что как-то уж чересчур много событий, много смертей… Я вот уголовное дело смотрел. Две жертвы – женщины, одно покушение на убийство… Жена вашего пациента задержана с поличным на месте преступления. Другой ваш пациент застрелен из «браунинга» на Воробьевых горах…

– Из «браунинга»? Я не ослышался?

– Да, из «браунинга» довоенного года выпуска.

– Довоенного? Господи боже мой… Пожалуйста, Федор Матвеевич, – Деметриос обернулся к Гущину, – расскажите мне подробности, и тогда я в свою очередь…

Гущин молча передал ему фотографии с места происшествия. В том числе и снимок «браунинга» крупным планом.

– Надо же… А он говорил мне, что у него нет и никогда не было оружия, – покачал головой Деметриос. И начал излагать – как ему казалось, четко и логично, «историю барабанщика».

Гущин слушал внимательно, Ануфриев тоже внимательно, но с кислой миной.

– Что-то я не понимаю ничего, – подытожил он. – Вы, Игорь Юрьевич, конечно, известный психолог, но… проще как-то нельзя, а? А то «фантомы детства», «жажда подвига», книжка «Судьба барабанщика», при чем тут литература?

– Это стержень, красная нить, проходящая через всю его жизнь – через прошлое, через настоящее, через основы личности, через воспитание. Я пытаюсь объяснить вам… в привычную схему то, что происходило с Жуковским, не укладывается. Вы должны понять это, поверить мне.

– Там, в «барабанщике»-то, мальчонка со шпионом сражался, – хмыкнул Гущин. – Еще фильм был… Помню… Шпион – надо же, а детям интересно было. Но то дети, а он здоровый мужик был, женатый, дочь вон имел.

– Вы делали записи бесед с Жуковским? – спросил Ануфриев.

– Делал, конечно, а также записи совместных сеансов.

– Мы должны будем все это изъять.

– Но… Хорошо, хотя там есть и… – Деметриос пожал плечами. – Дело в том, что я поначалу неверно представлял себе причину… первопричину его душевного кризиса, его срывов. Мне казалось, что передо мной нарицательный герой целого поколения. И эти проблемы не только его, но всех тех, кому сейчас сорок. Но потом… позже я несколько откорректировал свой вывод.

– Откорректировали? И что же, по-вашему, было первопричиной?

– Его отношения с братом. С Алексеем… Николаевичем.

Ануфриев поднял брови.

– И что это были за отношения?

– Владимир Жуковский ненавидел своего брата.

– Ненавидел?

– Да, ненавидел, завидовал ему. Причем до такой степени, что готов был… убить.

– Он сам вам в этом признался?

– Нет. Не сам. Хотя я косвенно… нет, мне сказала об этом его жена Оксана.

Ануфриев глянул на Гущина. Тот кивнул, буркнув: «К ней уже поехали».

– И все же, отчего вы так взволновались, услышав про орудие убийства – про «браунинг»? – спросил Ануфриев.

– Да я же объясняю, это очень важный объект был для моего пациента, некий фетиш детства – там, в повести, ведь тоже «браунинг». Ой, я сейчас вспомню, как Жуковский мне его описывал… «Браунинг» с выщербленной рукояткой. И с патронами». Он говорил, что патронов там, в книге, всегда было шесть, седьмого не хватало.

Ануфриев и Гущин снова переглянулись. Ануфриев встал.

– Когда вы в последний раз виделись с Жуковским?

– Вчера, он явился к пяти на очередной наш совместный сеанс.

– И там с ним эти ваши все прежние были пациенты? – спросил Гущин. – Как обычно?

– Все те же, когда меня в тот раз допрашивали в прокуратуре, я уже о них рассказывал следователю.

– Ермаков, этот Гай-Купцов и он, значит, покойный… И что было на сеансе?

– Беседовали как обычно.

– И как вел себя Жуковский?

– Был взвинчен, раздражен. У него имелась на то причина – он поссорился с женой и с братом. Они были приглашены к Алексею Николаевичу на день рождения, и там что-то произошло, какой-то скандал. Я знаю это опять же со слов его жены Оксаны. У меня сложилось впечатление, что Жуковский ревновал свою жену к Алексею Николаевичу.

– А другие участники сеанса как себя вели?

– Как обычно. Гай… то есть Купцов – я думал, он не явится, ну после того, что случилось с его женой. Нет, пришел. И Ермаков был.

– А почему вы их собрали вместе? Сеанс у психолога – это ведь что-то чисто индивидуальное, – заметил Ануфриев.

– Я так не считаю. Общение… Это очень важно. Мы все страдаем дефицитом общения, откровенности.

– Ну, вот вы их собрали вместе. По какому-то признаку шел отбор, да? Что-то общее было у них у всех?

– Они все очень разные. И проблемы у них разные. Общее только одно – причины того, что их внутренний мир дал трещину, кроются в их детстве.

– Вы должны предоставить нам о них исчерпывающую информацию.

– Но я не вправе. Я врач-психотерапевт, а они мои пациенты.

– Один из ваших пациентов на том свете. Вы разве не понимаете, ЧТО это за дело? Чей он родственник? Все на контроле на самом верху, – жестко оборвал его Ануфриев. – И у нас есть все основания полагать, что это дело, учитывая все другие сопутствующие обстоятельства, гораздо серьезнее, чем просто убийство.

Деметриос понял, что, споря и возражая, он лишь все испортит и усугубит.

– Хорошо, я дам всю интересующую вас информацию.

Ануфриев усмехнулся: а я и не сомневался. И пригласил в кабинет оперативника с цифровой видеокамерой – его ведомство только протоколу, бумаге такие допросы не доверяло.

О том, кто убит и ГДЕ, У КОГО это дело стоит на контроле, можно было догадаться по тому, как в одночасье изменилась обстановка в главке. Катя видела немало всплесков профессиональной активности, но такого! В коридорах управления розыска мелькали незнакомые все лица – в основном из МВД, коллеги из МУРа, немало было и крепких неразговорчивых товарищей из ФСБ. Во внутренний двор главка въехал черный микроавтобус, откуда вылезли вооруженные молодцы в черных штурмовых комбинезонах, в бронежилетах. Катя потом увидела их в буфете, они пили крепкий кофе с лимоном и тихо переговаривались, явно ожидая то ли каких-то известий, то ли приказа.