Предел - Сергей Лукьяненко

Маленький Криди по-прежнему подозревал взрослых в обмане или заблуждении.

Он проверял сказанное. Пытался найти несоответствия и нестыковки. Даже сам вел раскопки, причем не в тех местах, что были обозначены в тайных записях Помнящих, а в тех, что сумел вычислить сам.

Все сошлось.

На их планете была древняя развитая цивилизация, которая несколько лет вела отчаянную войну с пришельцами. Пришельцы нанесли непоправимый урон, но были отброшены, а их планета – столь же безжалостно атакована. С обеих сторон выжили немногие.

Время исказило память потомков, превратило военные хроники в легенды, а военачальников – в богов и демонов.

Но кое-что осталось, и он это увидел. Рисунки. Фотографии. Даже одна чудом сохранившаяся движущаяся запись, странный артефакт из прозрачного кристалла, сразу и камера, и проектор, прокручивающий по кругу одну и ту же ужасающую запись: массовую казнь мятежного клана.

Он поверил. Точнее – смирился с реальностью.

Была война. Память о ней жива. «Детям солнца» верить нельзя.

То, что когда-то случилось, повторится снова.

И к этому надо спокойно и ответственно готовиться. Развивать технологии. Делать убежища. А в идеале найти другую планету, в другой звездной системе, и создать там колонию, ковчег, где его вид сможет спокойно развиваться.

Криди начал учиться. Он должен был быть лучшим во всем. В древние времена он старался бы стать воином. Но теперь сила была не в быстроте движений или умении владеть оружием (этому, впрочем, он тоже учился). Сила была в знании, и Криди погрузился в учебу.

Но он рос, и его тело тоже росло, начиная требовать секса (с этим справиться было несложно – Криди был красив, и кошки с удовольствием откликались на его зов) и любви.

С любовью все было гораздо хуже.

Он не нашел свою любовь среди членов септа.

Он не мог позволить себе полюбить чужую кошку, ничего не знающую о страшной правде, ничего не помнящую.

Любовь – это полное доверие, это раскрытие душ. Может быть, так было не для всех кис, и не для всех «детей солнца». Но Криди иначе не мог.

Он смирился. Он решил, что его любовью станет родина. Вся планета, весь его вид. Только так он сможет хранить тайну и целиком отдаться делу своей жизни.

А потом, уже на стройке «Дружбы», появилась Анге.

Да, так уж получилось, что гуманоиды были привлекательны для фелиноидов – и наоборот. Тем чудовищнее была древняя война, тем ужаснее непроизвольная симпатия. Ирония природы – секс, однако, был практически невозможен, физиология делала его не просто бессмысленным, но еще и опасным для гуманоидов.

Криди решил, что в силу этого придерживаться дружелюбных и даже слегка игривых отношений с женщиной – безопасно. Он будет демонстрировать свою страсть к самке, которой никогда не сможет обладать. Его будут считать слегка смешным, но никогда не заподозрят в нем человеконенавистника.

Он и сам не заметил, как влюбился. Как игра перешла в настоящее чувство. Как оно вспыхнуло в Анге.

Криди метался от восторга к отчаянью, от восхищения к отвращению, от любви к ненависти. Он выполнял все то, что должен был выполнять, но он оказался единственным агентом Помнящих на корабле, и Анге стала единственной отдушиной.

Когда она застала его за установкой бомбы (Криди следовал протоколу, готовый и шантажировать экипаж, и взорвать корабль, еще не зная окончательно, как поступит), он почти сошел с ума. Едва не убил ее.

Потом были бегство и посадка. Катастрофа. Встреча с аборигенами. Примирение. То, что он вообще считал невозможным, – секс. А дальше все понеслось, словно в детской анимации, – арест, чужой корабль, схватка, появление чужаков.

И новая страшная правда, которая объясняла все и списывала все взаимные обиды.

Они не виноваты.

Никто не виноват – ни «дети солнца», ни кисы.

Их стравливали между собой, как и другие цивилизации в галактике.

Некая злобная и невероятная сила (Криди помнил чудовищных размеров корабль на экране радара) походя решала судьбы цивилизаций, заставляла их убивать друг друга. Если так – то все изменится. Нет нужды ни в фальшивой дружбе, ни в затаенных интригах. Есть общее горе, которое нужно оплакать, есть общий враг, которого нужно уничтожить.

Если, конечно, все это правда.

Если чужаки не врут.

Внутренне Криди был готов ко всему – к своей гибели, к смерти Анге, даже к новой войне и гибели всей цивилизации. Он увидел звезды, он вступил на поверхность чужого мира и воочию увидел там то же самое, что когда-то творилось на его планете.

Жизнь такова, она немыслима без смерти.

Но Криди очень не хотелось умирать обманутым.

И сейчас он делал почти то же самое, что и тридцать с лишним лет назад, когда раскапывал в диких джунглях останки древнего города. Другие – не знающие правды – сочли их свидетельством языческого культа тысячелетней давности, циклопическим храмом (к смущению ученых – построенного из чего-то, напоминающего бетонные блоки). Криди же понял, что развитая цивилизация его народа и впрямь существовала. Криди получил подтверждение и принял правду.

Сейчас ему нужно было подтвердить или опровергнуть слова чужаков.

Он выводил челнок на эллиптическую орбиту, которую земляне назвали бы «гомановской орбитой». У кис эта орбита сближения называлась «двойным прыжком», но небесная механика всегда остается небесной механикой. Будь ситуация чуть проще, Криди использовал бы гиперболический переход, выбираясь из гравитационного колодца планеты куда быстрее. Но у него не было резерва рабочего тела, а система жизнеобеспечения пока еще тянула нагрузку.

Облегчало ситуацию только то, что «Дружба» не совершала никаких маневров после спуска челнока, и ее траектория была заложена в компьютере. После некоторых колебаний Криди выбрал двухвитковую схему.

Неожиданностью для него стало то, как отреагировали чужаки на самую обычную невесомость.

Аборигены Соргоса, как он и ожидал, испытали весь положенный новичкам набор чувств: от легкой паники, когда перегрузки сменились ощущением падения, до экстаза. И паника, и экстаз сопровождались приступами тошноты; хорошо хоть, что пока никто не наблевал в воздух.

А вот разношерстная компания пришельцев вела себя совсем иначе. Невесомость их не удивила, переносили они ее совершенно спокойно (значит, испытывали раньше). Но при этом на их лицах читалось и быстро прошедшее недоумение, и совершенно неподдельное веселье. Так ведут себя взрослые, когда случайно оказываются втянутыми в детскую игру – полузабытую, но вызывающую приятные воспоминания.

Что же касается трех особей, которых Криди определил как «котят», те явно были в восторге. Они даже принялись перебрасываться кусочками какой-то пищи, стараясь поймать ее ртом – пока командир не смерил их суровым взглядом и не сказал что-то укоризненное.