Рисовальщик - Валерий Борисович Бочков

режим «инкогнито»! Тогда входящий номер регистрируется как…

– Да погоди ты, честное слово! Слушай внимательно! Тебе звонит некто… ну, к примеру, Зина…

– А я с ней знаком?

На этот вопрос ответить однозначно было сложно.

Я замялся, Андрей пришёл на помощь:

– Эта Зина есть среди моих контактов?

– Нет!

– Так, дальше!

– Её имя, предположим Зина, высвечивается на экране без номера, просто Зина и всё…

– Но ведь…

– Не сбивай! Ты с этой Зиной побеседовал, нажал отбой, перешёл в папку входящих звонков… – Я сделал зловещую паузу. – А там пусто!

Андрей добродушно улыбнулся:

– Ну так не бывает. Там должно быть…

– Пусто, говорю! И с её текстами та же петрушка – тексты есть, а Ангелины нет…

– Кто такая Ангелина?

– Ну Зины, Зины!

– Так они обе звонят с одного номера?

Я замычал. Из затылка к вискам начала подкрадываться тихая боль. Андрея озарило.

– У вас телефон с собой? Давайте вместе посмотрим!

Карман гирей тянуло к полу. Содержимое кармана раскалилось, я бы не удивился, если бы на штанах прямо сейчас проступило тёмное пятно, как от утюга. «Я подарила себе оргазм в твою честь». Нет, Андрюша, вместе мы смотреть ничего не будем.

– В машине, – буркнул я, – оставил.

Зачем-то щёлкнул плакатную красотку по носу, она отозвалась звонким картонным звуком. Какой-то озорник пририсовал ей несколько курчавых волосков, торчащих из-под жёлтого треугольника внизу бикини.

– Может, вам новую симку? – скучным голосом предложил Андрей. – Если она, Зина в смысле, только номер знает…

– Симку? – Я выдал ещё один звучный щелбан пляжной деве. – Симку! Как же мы раньше не додумались?! Симку…

– У вас какая модель? – Андрей заметно повеселел.

– Икс-двенадцать.

– О! Новьё, супер! Давайте паспорт, сейчас сделаем всё в лучшем виде.

Он пошёл за прилавок. Выдвинул ящик, достал пачку бланков и ручку. Я протянул ему паспорт. Тётка в сандалиях недовольно отодвинулась, позволив мне протиснуться к стойке.

– Кстати, вот ещё вопрос, – сказал я негромко, отворачиваясь от тётки. – А вот если сотовый телефон завернуть в металлическую фольгу…

15

По дороге домой я зашёл в гастроном. Раньше тут был Еврейский театр, а до этого кинотеатр «Таганский». В театре я не был ни разу, а вот в кино из школы сбегал регулярно. Все фильмы с Гойко Митичем были просмотрены именно тут – «Чингачгук», «Виннету», «Белые волки» и все остальные. Кстати, именно тут мне впервые показали голую женскую грудь: нам с Жекой Дроновым удалось пролезть на скучнейшую польскую мелодраму «детям до шестнадцати» с одной вполне целомудренной сценой купания нагой героини в лесном пруду. Героиня разделась, в кадре участвовали только её ноги – ступни, лодыжки и коленки. После она тихим брассом кружила по тёмной воде с перевёрнутым отражением ёлок, там вообще ничего, кроме белобрысой головы, не показывали. Но вот когда стала выходить на берег, то сквозь камыши можно было определённо разглядеть одну часть груди и один из сосков. До окончания сеанса мы с Жекой выскользнули из зала, спрятались в туалете, и насладились кинофильмом про купание полячки (или польки?) по второму кругу. Здесь я впервые смотрел «Трёх мушкетёров» с Милен Демонжо – к слову, меня до сих пор поражает удивительная неосведомлённость Атоса относительно тела собственной жены: не разглядеть лилию на плече – серьёзно?

Я бродил между прилавков безлюдного гастронома, пытаясь представить ряды стульев, обтянутых грязно-синим дерматином, тех убогих и тесных стульев с откидными сиденьями и жёсткими спинками, изрезанными бритвами и исписанных матерными словами. Экран, безусловно, располагался в конце магазина, вон там, в рыбном отделе с гигантским аквариумом, в мути которого бродили тёмные тени да изредка вспыхивала сталью чешуя.

Торговка рыбой загадочно ухмыльнулась мне нехорошей улыбкой. Сверху, из невидимых динамиков, еле слышно плыла зыбкая музыка. В мясном секторе было слишком красно, я резко развернулся и отправился к безобидным овощам. Там преобладали оттенки зелёного. Сунул в корзинку кочан капусты размером с детскую голову. Подумав, добавил несколько огурцов.

Вменяемый подбор еды требовал слишком большой работы и определённой концентрации внимания, поэтому я вернулся домой с бутылкой коньяка и коробкой зефира в шоколаде. В квартире стояла жара. Сняв рубаху, сел за письменный стол, вынул из кармана мобильник, развернул фольгу. Семь новых текстов, один из Таллина, остальные от неё. Читать не стал, нашёл сообщение от Люси. Чуть помедлив, всё-таки включил:

– Яд… Крысиный яд, ты понимаешь? Если давать по чуть-чуть… Сучка спаивала его… Печени не осталось…

Голос тёти Люси стал вдруг тише, его перебил звонок. На экране высветилось «Ангелина». Я хладнокровно нажал «отказать». Дослушал сообщение до конца. Последние тридцать секунд Люся лишь всхлипывала и сморкалась. От мысли, что в то же самое время её компактное тело, миниатюрное и ловкое, с тугой грудью и крепкими ягодицами, накачанными лестничными пролётами, вот в этот самый момент её тело абсолютно неподвижно лежит в каком-то тёмном подвале где-нибудь на Пироговке или в Чертаново, тело, разрезанное и кое-как зашитое местным прозектором, с подвязанной челюстью и запавшими навсегда рысьими глазами, с ледяными губами пепельного цвета, такими жаркими в тот день, такими живыми – от этой мысли меня мутило.

– Свёрнутая в три с половиной оборота спящая змея Кундалини, – тихо проговорил я, открутил пробку и отпил из бутылки.

Телефон зазвонил снова. Взглянув на экран, я снова нажал «отказ». Достал из бумажника новую сим-карту, булавкой открыл бок мобильника. Выцарапав из гнезда старую симку, вставил новую.

– Вот так, милая…

Настроение слегка улучшилось – с нуля, если по десятибалльной шкале, поднялось до двух с половиной. Я сходил на кухню, принёс стакан, налил коньяку. Вынул из пакета коробку зефира. Растерзав ногтями целлофан, открыл крышку, оттуда пахнуло ванилью и горьким шоколадом с едва заметной ноткой мокрого картона. Выбрал зефирину из середины, сунул в рот: шоколадная скорлупа нежно хрустнула, а внутри оказался кусочек эдемского облака, чуть приторного, но всё равно неизъяснимо воздушного и аппетитного. Не проглотив первую, выбрал вторую зефирину. Вспомнил, что не ел со вчерашнего дня.

Потом взял телефон и набрал свой прежний номер. Механический голос женского пола равнодушно сообщил, что абонент не доступен.

– Не доступен, вот именно!

Я отхлебнул коньяку, выдвинул ящик стола, спрятал старую симку в серебряный портсигар с рельефным профилем Бонапарта и буквой N в венке из дубовых листьев. Портсигар этот подарил мне Дымов на какой-то давний день рождения; антикварная вещица, очевидно, была стырена из сокровищниц трофейного добра отчимагенерала.

Портсигар защёлкнулся с аккуратным металлическим звуком, я помнил этот звук, хоть и не брал портсигар в руки лет пятнадцать. У этой памяти была странная особенность, такое же чувство