Стихийное бедствие - Валентина Мельникова

Но только почему ее сердце никогда не рвалось и не стучало при встрече с ним так, как оно рвется и стучит от одного прикосновения Максима, от его взгляда и даже поворота головы в ее сторону? Конечно, ей были приятны ухаживания Егора, ей нравилось, когда их провожали завистливыми взглядами… Все было прекрасно и удивительно, пока дело не доходило до постели… Она тотчас превращалась в куклу, равнодушную, холодную, которую с трудом удавалось расшевелить ласками и поцелуями…

— Что ж получается, — продолжал допытываться Максим, — выходит, ты из тех особ, которые взваливают на свои плечи ношу, от которой и крепкий мужик взвыл бы?

— Я иногда вою, — призналась Ксения и усмехнулась. — Правда, этого никто не видит.

Максим взял ее ладонь и прижал к своей груди.

— Но я видел. Я понял, что тебе хочется завыть, с первого взгляда на тебя в баре. И с тех пор я вижу тебя насквозь, когда ты позволяешь. — Он вздохнул и улыбнулся. — А в последнее время даже тогда, когда тебе не слишком этого хочется.

— Согласись, в этом мы схожи с тобой. — Ксения положила ему голову на плечо и заглянула в глаза. — Мне кажется, что я знаю о тебе все.

— Это тебя пугает?

— Меня абсолютно все в тебе пугает, даже то, что я постоянно чувствую, как тебе хочется меня обнять и… — Она закрыла глаза и потянулась к нему губами, прошептав, прежде чем он принялся ее целовать:

— Впрочем, я тоже постоянно думаю об этом…

Наконец Максим оторвался от нее и требовательно посмотрел ей в глаза.

— Ты собираешься замуж за того парня, с телевидения?

— Да, собиралась до тех пор, пока…

— Пока — что?

— Пока не встретила тебя. Та наша встреча в баре… Ты все перепутал в моей жизни.

— Представь тогда, что ты проделала с моими мозгами. Теперь там сплошной разброд.

— Прости, я не хотела. — Ксения пыталась смотреть виновато, но глаза ее смеялись.

— Теперь это не имеет значения.

— Мне будет ужасно неловко давать от ворот поворот Егору…

— Сочувствую ему. — Максим слегка отодвинулся, и голос его звучал подчеркнуто сухо.

— Что-то не похоже, — произнесла насмешливо Ксения. Она, казалось, вот-вот рассмеется.

— С чего это ты решила? Ты ведь меня совсем не знаешь.

— Почему же? — Она слегка подвинулась к нему. — Я постоянно наблюдаю за тобой, постоянно обращаю на тебя внимание. Разве не заметно?

— Заметно, — ответил он тихо. — Ты думаешь обо мне все время.

— Да, я думаю о тебе все время, — повторила она как эхо и испугалась: слишком уж ее слова походили на признание.

— Ксюша, — почти простонал Максим и обнял ее. — Ты вспоминала о нашей ночи? — И похолодел: вдруг она скажет, что это не важно для нее?

Она ответила ему тихо, почти шепотом, но он все же расслышал:

— Да. Вспоминала. А ты?

И хотя Ксения заранее знала его ответ, те мгновения, что он молчал, показались ей бесконечными.

— Да. Все это время.

Его губы были слишком горячими, а руки настойчивыми, и Ксения опять потеряла голову.

Она прижалась к нему всем телом, желая только одного — чтобы ни одна сволочь не вздумала проверить, чем сейчас занимаются пленники, и не противилась, когда он опустил ее на халат и прошептал:

— И что это за судьба у нас такая — любить друг друга на полу? Мы когда-нибудь сможем сделать это на нормальной постели?

Она прижалась губами к его уху и прошептала:

— Ради бога, не болтай лишнего! Я, Ксения Остроумова, приказываю тебе, не останавливайся!

— Так вас зовут Ксения Остроумова? — язвительно прошептал он в ответ. — Наконец-то вы в этом признались! — И он вошел в нее, да так, что она вынуждена была прикусить ладонь, чтобы не закричать от восторга.

Господи, это безумие, думала Ксения, обнимая его за плечи и радуясь внезапной, но долгожданной близости, как никогда и ничему в жизни не радовалась. Кто угодно и в любую минуту мог застать их за этим занятием. Разумеется, вполне нормально для часовых — завалиться в комнату, если они сочтут, что долетающие до них звуки весьма подозрительны. Но Ксения надеялась, что они не слишком шумят. По крайней мере, в номере Максима они вели себя во сто крат безумнее и наверняка всполошили всю гостиницу. Но она почему-то подумала об этом только теперь, хотя Садыков успел ей популярно объяснить, как называется то, чем они занимались с Максимом на его слишком скрипучей кровати.

Еще она знала, что Максиму нелегко даются сегодняшние упражнения, но предпочитала об этом не думать. «Сегодня мы можем умереть, — стучало в ее голове, словно молотом по наковальне, — сегодня мы в последний раз любим друг друга». Ей очень нравилось шептать про себя эти слова: «Любим друг друга», но она так и не решилась произнести их вслух. Зачем эти глупые признания, когда жизнь держится на волоске и зависит от прихоти какого-то Чингиса, очередного ублюдка с сальными глазками и хитрой улыбкой на синих губах.

Максим приблизил свое лицо к ее лицу и проговорил, слегка задыхаясь (видимо, даже эти сладостные движения давались ему нелегко):

— Как я хочу увести тебя отсюда! Господи, дай мне сил, и я сделаю это.

Она все же не сдержалась, ойкнула от восторга и" прикусила губу. Максим покинул ее тело и теперь лежал рядом, нежно поглаживая ее грудь и восстанавливая дыхание. Ксения прижалась к нему спиной и закрыла глаза. Ей хотелось плакать от счастья. Как она могла жить без него все эти долгие годы? Как смела проводить ночи с другими мужчинами, которые не стоили даже кончика его мизинца?

Его горячее, твердое тело опять прижималось к ней, и все сильнее и сильнее. Мужские пальцы нашли ее сосок и нежно сжали его, потом принялись перекатывать между пальцев, как горошину.

— Максим, — простонала она едва слышно, — не дразни меня…

— Но у меня же стресс, мне надо лечиться. — Он прикусил ей мочку уха и медленно втянул ее в рот. — М-м-м, как сладко! — Он вновь перевернул ее на спину, горячая рука скользнула между ног, раздвигая их… — Ксюша, радость моя! Я опять хочу тебя!

И она покорно выгнулась ему навстречу. А Максим, похоже, совсем забыл про боль и любил ее столь же жадно и неистово, как всякий раз, когда это происходило между ними. И она надеялась, что только с ней он так горяч и нетерпелив, столь дерзок и стремителен в атаках, во время которых не умирают, а возрождаются, освобождаясь и очищаясь от прежних обид и подозрений.

Слезы текли из-под закрытых век Ксении. В комнате было абсолютно темно, и она не опасалась, что Максим заметит, как она плачет. Оказывается, она совсем не знала себя. И только с этим человеком она открыла себя настоящую, такую, какой ее создала природа!