Незваный гость - Б. П. Уолтер

было длинным, и мне потребовалось много времени, чтобы до конца осознать слова. После этого все начало… ну, темнеть.

«Дорогой Чарли,

Мне очень трудно писать это письмо. На самом деле, это вполне может быть одним из самых трудных поступков в моей жизни. Последние пару лет стали для меня испытанием. Я начал по-настоящему понимать истинное значение слов «стресс» и «тревожность», хотя всю жизнь произносил их обыденно и не задумываясь.

Итак. С чего начать? Начну с того, где вся эта ситуация началась для меня, и случилось это в Олд-Бейли[9] два года назад во время суда над Эрнестом Келлманом, Джеймсом Найтом и Питером Каттоном. Всю вторую половину дня я давал показания про нашу учебу в Оксфорде. Не стану вдаваться в детали, поскольку уверен, что тебе хорошо известно дело и мое отношение к его участникам. Это само по себе вызвало у меня множество бессонных ночей, когда я гадал, должен ли был заметить что-то раньше, действовать раньше, рассказать кому-нибудь о своих подозрениях. Но я был слабым. Я игнорировал знаки. Прятал голову в песок. И я пообещал себе, что больше никогда не буду так делать. Это одна из причин, по которым я больше не могу молчать и пишу тебе это письмо. Моя мама посоветовала бы мне не лезть в дело, которое меня не касается, но из-за нашего общего прошлого я чувствую, что это меня касается. Мы все завязаны в этом. Мы все виноваты. Кроме тебя. Ты самый невинный из всех нас.

Итак, к сути: у твоего мужа и моей сестры Елены роман. И мне очень жаль, что приходится говорить тебе это. В день, когда я давал показания в суде, я заехал в ее квартиру в Найтсбридже. Я очень нервничал из-за суда и не хотел возвращаться в дом на Честер-сквер один. Елена была дома, и Мэттью тоже. Они занимались сексом в столовой; я увидел их, как только прошел по коридору. Играла музыка – Вивальди, «Cessate, omai cessate» – и они не слышали, как я вошел. Я собирался немедленно покинуть дом, поскольку весьма неловко наткнуться на сестру, занимающуюся сексом с мужем, но, конечно, мужчина не был ее мужем. Когда я увидел лицо Мэттью, не могу описать тебе шок – хотя представляю, что это, должно быть, мизер по сравнению с тем шоком, который испытываешь ты, читая это письмо. Конечно, это если ты не в курсе. В некотором смысле я всегда считал неведение благом. Я знаю тебя, Чарли. Знаю, что ты далеко не глуп. Даже если ты не знаешь, что происходит между Мэттью и Еленой, я полагаю, ты подозревал. Определенные признаки запускают тревожные звоночки. Я пытался рассказать тебе все, когда увидел на празднике, но у меня не получилось.

Я хотел бы смягчить удар, сказав, что это было только один раз, мгновение безумства, за которое Мэттью расплатился часами страданий от чувства вины. Но тот раз не был единственным. Это длится некоторое время и происходит сейчас. Мэттью в Эштон-мэноре. Я видел его машину, припаркованную в одном из наиболее уединенных уголков, где мы держим транспорт, которым редко пользуемся. Я заехал в дом, только чтобы забрать несколько костюмов, которые оставил там в выходные. Я не знаю, где, по-твоему, он сейчас находится, но, по-видимому, он тебе соврал.

В основе наших отношений всегда лежала честность. Они разрушились не из-за нечестности, а потому, что мы всегда были честны друг с другом. Может, так было лучше, но это не облегчает боли от потери. Мне всегда нравился Мэттью, и я всегда был счастлив, что счастлив ты. Но я знаю, как сильно ты ценишь правду и ясность, которую она вносит в ситуацию, и, если я продолжу хранить этот секрет, боюсь, это запачкает дружбу, которую мы сумели поддерживать все эти годы.

У тебя, вероятно, складывается ощущение, что я тут хожу вокруг да около, так что я скажу прямо: я люблю тебя, Чарли. Всегда любил и всегда буду любить. Подозреваю, что тебя ждут трудные времена, и хотел прояснить, что какая бы поддержка тебе ни понадобилась, будь то дружеский совет, плечо, чтобы поплакать, забрать тебя или просто помочь забыть о тяжелом дне, я рядом. На этом мне лучше остановиться, потому что, боюсь, это письмо опасно приближается к поэзии – или хуже, к словам песни. Но я серьезно. Пожалуйста, подумай об этом. Что бы тебе ни понадобилось, я рядом.

С Любовью, всегда,

Руперт».

Полагаю, можно сказать, что этот момент стал переломным. Момент, когда выбирается вариант действий, который повлияет на многие жизни в будущие годы. В этот момент я решил сделать то, что сделал? Не уверен. Когда я узнал, что способен на такое? Когда получил письмо, по сути дающее мне одновременно и мотив, и счастливое будущее? Хотя, конечно, в таком случае не проще было бы развестись с Мэттью и уйти в закат с Рупертом без угрозы сесть в тюрьму?

Конечно, все не так однозначно.

Чтобы довести меня до этой точки, должен был разыграться идеальный шторм, и он уже обрушился на меня, пока я сидел в «Рице», глуша один бокал за другим. Но нет, я не планировал это заранее в скрупулезных подробностях или с какой-то преступной изобретательностью. Я просто сидел там и представлял. Представлял все способы, которыми могу причинить Мэттью такую же боль, которую он причинил мне. Это не значит, что любовь, которую я испытывал к нему все эти годы, испарилась; скорее наоборот, она подстегивала мое воображение. Ведь говорят же, что от любви до ненависти один шаг. И, видит Бог, так и есть.

В конце концов я позвонил Арчи. Бывают моменты, когда понимаешь, что твой лучший школьный друг знает тебя лучше всех – даже тех, кого ты любишь. Я неразборчиво пробормотал в телефон, что с Мэттью все кончено. Через полчаса Арчи уже был в «Рице», хотя время не имело для меня значения. Он вывел меня из бара, упаковал в свою машину и отвез к себе домой на Парк-Кресент.

На следующее утро я проснулся с головокружением и потерей ориентации в одной из его гостевых комнат среди прохладных, новых на ощупь простыней и в чужих спортивных штанах. Мозг заполнял похмельный туман, и с растущим ужасом я вспомнил откровения предыдущего дня. Письмо Руперта, всплеск гнева и ненависти к Мэттью. Чувство обиды и предательства было свежо внутри, как будто я только что обнаружил у себя на теле зияющую рану.

Босой и