Незваный гость - Б. П. Уолтер

одолжил мне одежду, и, поскольку он ниже меня на пару дюймов, я ощущал прохладный ветерок позднего утра на щиколотках, когда выходил из его нелепой «Спайдер» в «Риц», чтобы оплатить парковку. Я безотчетно задумался, не превышает ли алкоголь у меня в крови норму, хотя моя пьяная отключка случилась вчера относительно ранним вечером и я отлично контролировал себя, когда обнялся с Арчи на прощание и пообещал ему позвонить, если мне потребуется убежище, если станет тяжело.

Когда я прибыл на Уилтон-Кресент, мама сообщила, что Титус долго спал и был тихим и подавленным во время их короткого разговора утром. Она сказала, что вчера вечером он был сильно расстроен, и что мне нужно приглядывать за ним. Одним из самых больших моих сожалений в грядущие недели и месяцы, а может даже годы, станет то, что в тот день я не уделил больше внимания Титусу. На самом деле, я едва заметил его, когда он сел в машину рядом со мной и что-то буркнул, когда я сказал, что Мэттью едет домой. Я слишком сильно задумался о том, какой нож буду использовать. И о том, что увижу в глазах своего мужа, когда воткну этот нож ему в сердце.

Уже дома, после часа раздумий, я выбрал серьезный тяжелый нож для нарезки мяса. Он лежал у меня в руке как влитой, и его острое лезвие блестело в теплом свете заходящего солнца. Я накрывал на стол, слушая, как Титус бродит наверху. Он сказал, что может остаться на ночь у Мелани, и с подозрением отнесся к моему явному спокойствию по этому поводу, затем приободрился. Мы не обсуждали его вчерашний бунт. Честно говоря, я его почти не помнил. Меня настолько захватило предвкушение возвращения Мэттью, что все событие просто казалось заурядным и неважным.

Проблемы появились, когда Титус спустился в кухню и сказал, что в итоге никуда не едет. Оказывается, у Мелани дома был другой мальчик. Похоже, они оба ни в чем себе не отказывали. Не удивительно, что мое неодобрение отношений с несколькими девушками одновременно казалось ему пуританским.

– Что ж… может, проверишь, свободна ли другая подруга? – осторожно предложил я.

Он вздохнул.

– Я понял, ты, наверное, хочешь поругаться с папой, чтобы я не слышал. Не волнуйся, я вам не помешаю. Я не хочу с ним разговаривать. Я просто поем и оставлю вас.

Это не было идеальным решением. Я это знал, но все равно продолжал. Мысль о присутствии Титуса в доме должна была меня остановить. Я пойму это через несколько секунд после смерти Мэттью. Но, думаю, что до этого был просто не способен мыслить рационально.

Мэттью выглядел нервным, когда вошел, как будто ожидал стрельбы с лестничной площадки. Я только крикнул: «На кухне!» – и позволил ему пройти короткое расстояние в одиночку, несомненно задаваясь вопросом, в каком настроении он меня обнаружит.

– Я купил еду, – сказал он в качестве приветствия и поставил пакет из «Оттоленги» на аккуратно накрытый стол. – А где Титус? – спросил он, оглядываясь, потому что стол был накрыт на троих. – Ты писал в сообщении, что он уедет.

– Он наверху. Его планы развалились. Его друг все-таки не сможет увидеться с ним сегодня. Он сказал, что спустится поесть. Потом мы поговорим.

На лице Мэттью промелькнуло выражение испуганного кролика перед несущимся грузовиком, но он не стал спорить.

Мы молча сервировали еду, и скоро Титус пришел на кухню и сел, игнорируя присутствие Мэттью.

– Мне жаль, что пришлось уехать, – сказал он, подойдя к мальчику и неловко пытаясь его обнять. Титус, скованный и не реагирующий, продолжал сидеть с прямой спиной. – Но теперь я дома. Все войдет в норму, обещаю.

Не получив ответа, Мэттью сел на место и начал медленно есть, переводя взгляд с меня на Титуса.

Я почувствовал порыв холодного воздуха. Будь я в более осознанном состоянии, я бы зафиксировал это как следует и проверил бы, откуда дует. И понял бы, что Мэттью, торопясь войти в свой когда-то мирный, счастливый дом, оставил открытой дверь, закрыться которой мешала его дорожная сумка.

– Я думал, ты будешь у друга, – сказал Мэттью Титусу, вероятно, пытаясь нащупать приятную, легкую тему для разговора.

– Я должен был поехать к Мелани, – сказал Титус, предпочитая смотреть на еду, а не на Мэттью.

Это явно меньше порадовало его.

– Она занята, или что?

– Наверное, трахается с Натаниэлем. Он на год старше меня. Он часто занимается сексом. Всегда умудряется вычислить, какие девочки легкодоступные. А Мелани определенно легкодоступная, – сказал он полусмеясь-полуязвительно.

И снова, если бы я был как следует собран, меня тоже огорошил бы его лексикон, но все происходящее разворачивалось как будто под водой. Все было странно искривленным и мутным, просто очертания и звуки вместо людей и слов.

– Титус, я знаю, что расстроил тебя, и я тебя не виню, но подобные выражения непростительны. И особенно я не хочу слушать, как ты говоришь о женщинах в таком тоне.

Титус снова издал свой полусмех.

– Но это правда. Нас у нее много. Вот почему я трахаю Пиппу. И сомневаюсь, что я единственное завоевание Пиппы, судя по тому, как хорошо она отсосала у меня в первый раз. Но, смею сказать, шлюха – это семейное…

– Довольно! – крикнул Мэттью, вставая со стула.

Титус тоже вскочил, побелев от гнева, и со стуком задвинул свой стул под стол так, что зазвенели тарелки. Он выбежал из гостиной и поднялся наверх, оставив нас с Мэттью в ставшей странно тихой комнате.

Конечно, в этот момент я должен был понять, что Титусу известно про Мэттью и Елену. И что рассказала ему Пиппа. Но я был не в состоянии увидеть связь. Вместо этого меня накрыло странное воспоминание о том времени, когда я играл на кларнете в школе. В вечер своего первого выступления на одном из концертов в честь окончания года я одновременно был в восторге и нервничал. Мысль о том, чтобы впервые выступать перед зрителями, вызывала тремор, ощущение риска и опасности – слабое, конечно, но опьяняющее. Я вспомнил, как стоял в пустом помещении в стороне от сцены и дрожащей рукой наливал себе стакан воды. Но через несколько минут, когда я забирал свой кларнет со стола, мои пальцы сомкнулись вокруг инструмента без дрожи. Я был совершенно спокоен. Все шло по плану. Я просто знал это. И сейчас было так же. Двуличность Мэттью клубилась вокруг меня, подобно клочьям дыма – его возмущение, ханжеский гнев на поведение сына наряду с попытками скрыть собственное –