Третий меморандум. Тетрадь первая. Первоград - Борис Батыршин

Физрук оглядел подмогу. Взгляд из наглого превратился в нагловатый, а затем и в неуверенный. Мартынов смотрел на песталоццкого лидера угрюмо, как солдат на вошь. «Поуправляйся-ка, голуба…» – снова подумал Казаков, а вслух сказал:

– Через год будем принимать решение о вашей дальнейшей судьбе. В зависимости от поведения. Если будут какие-нибудь эксцессы, или, не дай бог, кого покалечат – вплоть до высшей меры. Ясно?

– Ясно, – ответил заметно поникший физрук.

– Ну, управляйтесь, – разрешил Казаков и, расшвыривая водоросли сапогами, направился к моторке.

– Товарищ, э-э, товарищ! – закричал ему в спину опомнившийся физрук. – Может, вы по острову пройдете, проинспектируете?

– Некогда, – высокомерно ответил Казаков. Они со Следопытом залезли в «Казанку» и отчалили. На берегу, друг против друга, настороженно застыли две скульптурные фигуры, нелепая личность обществоведа маячила невдалеке.

– Гектор и Ахилл, – пробормотал координатор. – Бронза, натуральная величина…

ДНЕВНИК КАЗАКОВА

27 августа.…Заехали еще на Соловец, навестили Красовских. Живут, хоть и трудятся от восхода до заката. Огородик, верши соорудил на приливной полосе, опять-таки съедобные черви… Угостили копченым – вполне. Нужно сказать нашим, что зря мы приливной фауной манкируем. Типа закуски к пиву, очень даже ничего. Татьяна в положении; нет, Олег все-таки совсем без головы… Через два месяца – не забыть! – ее нужно переправить к нам, а ему подбросить теплых вещей. Все-таки почти ни за что страдает…

Так хорошо поплавали, а вернулся в город и – началось! Наорал на Голубева, что его преторианцы расхлюстанные ходят. Если они, сказал, закон и порядок, то должны отличаться от штатских; а если они пьянки, драки, стрельба и расстегнутые рубашки, то мы их к чертям собачьим поразгоняем и наберем новых, вплоть до командующего. Голубев, красный как рак, понесся прописывать ижицу своему войску: ему совсем грустно, никто его больше не любит…

Ладно, впрочем, надо кончать с левыми настроениями. Сегодня подниму вопрос о награждении отличившихся в боях. Легионеры плетутся сквозь сайву. Сказал Кондрашову, чтобы тот увеличил дневной переход: нужно, чтобы самое позднее 3 тиберия были в столице – и так выдохлись бы на марше, чтобы ноги отваливались…

Одна радость: Фомин и Луконин собрали ударный полеводческий отряд в сорок пять человек для подмоги на уборке урожая, а то аграрии совсем уже зашиваются. У нас ведь возникла наглая мысль часть поля по новой засеять: может, успеем снять второй урожай?

ХРОНИКА ГОЛУБЕВА

…была учреждена медаль «За победу над рокерами» двух степеней, соответственно серебряная и бронзовая. Разумеется, в расплав опять пошла посуда из Димина, что дало повод группе «стажеров» поднять разговор об «уничтожении культурных ценностей». Они даже начали собирать подписи под декларацией с требованием не трогать «материальное наследие древних культур», но с треском опозорились, поскольку на 176-й день группа Охотников с Клюкалки (вернувшись в город, Охотники на другой же день приступили к своим обязанностям) обнаружила в сайве на северо-востоке третий замок (Алешин), и материального наследия стало даже слишком много.

Медаль имеет голубую ленту с одной или двумя белыми полосками в середине – цвета государственного флага. Награждены ею все принимавшие какое-либо участие в боевых действиях, вплоть до экипажа «Тариэля», всего 131 человек, включая сюда меня, координатора Казакова, консулов Крайновского, Танеева и Фомина. Медалью 1-й степени из этих 131 были награждены 34 человека – все оставшиеся в живых ополченцы-рабы и несколько особо отличившихся Котят, Охотников и Следопытов. Я считаю крупной несправедливостью, что из 9 Котят, конвоировавших легионерских пассий в столицу, были награждены лишь двое: какова бы ни была степень их вины, в войне они участвовали, этого не отнять. Впрочем, я надеюсь добиться пересмотра этого решения…

Ордена были розданы скупо: на этом же Совете мы добились разделения его на три степени, так что Славу 1-й степени получил один паренек из новых поселков, первый из ворвавшихся в город и оставшийся в живых; орден 2-й степени – Юра Хонин, вместе со мной атаковавший Четвертую башню, лично убивший двух врагов на моих глазах и первым ворвавшийся во дворец. Еще пять человек, из них один ополченец, награждены орденами Славы 3-й степени. Таким образом, Хонин стал кавалером двух орденов Славы и сержантом (вместо разжалованного Затворнова)… Казаков выдвинул проект сооружения в Рокпилсе грандиозного по нашим масштабам монумента павшим, и через два дня Кеслер представил проект. Нужно отдать должное казаковскому протеже, проект почти всем понравился…

На следующий день, вечером 26-го числа, я снова отбыл из столицы на север – нужно было организовать несение службы в новых поселках. Я находился там до середины тиберия, принимал и распределял на службу порознь прибывавшие из Первограда тройки Котят, среди которых были и «новомосковские» штрафники; отправлял в Первоград «обменные» тройки набранных в поселках Котят-новичков (с подругами жизни и без оных); следил за подготовкой Следопытов, согласовывал с Советом и местными властями военных комендантов. Поэтому я не мог детально следить за происходящим в столице, в том числе за тиберианским процессом легионеров…

* * *

С утра погода, видимо, сжалилась и над изнемогавшими от пекущей жары людьми, и над планами экспериментального посева. Небо заволокли, грузно навалившись с моря, серые смутные тучи, похолодало, пошел редкий дождичек, казавшийся верхом блаженства всем этим сотням продраенных до печенок работяг. Сразу все завертелось в ударном темпе: у дальней Точки ударные бригады гуманитариев «Епископ Беркли» и «Три поросенка» (а вот поселкам они все еще не придумали имен!) добирали рожь, а возле Кремля чумазые аграрии Крапивки гоняли туда-сюда сельхозтехнику. Среди тракторов и прочих веялок довольно бодро передвигались две пароконные бороны: пора было экономить горючее и частично переходить на гужевую экономику, благо первого тиберия из Рокпилса и Конезаводска прибыл небольшой табун с полудюжиной конюхов и конюховых жен. Дошли почти без потерь, только ночью, неподалеку от озер, двух лошадей задрали обезьяны.

Погода сжалилась и над легионерами, этим дождливым днем третьего тиберия вступившими на окраины Первограда. Колонна за колонной, таща между собой тонкий ствол, они, шаркая ногами, втягивались в город: грязные до отвращения, худые, заскорузлые, с потухшими глазами, совершенно не страшные, а жалкие, вонючие и противные. Их конвоиры, охотники Кондрашова, выглядели ненамного лучше и тоже валились с ног. Они восемь суток делали переходы по пятьдесят километров по еле намеченной колее машинной тропы в вонючих и опасных дебрях сайвы.

Конвой дважды отбивался от маленьких, к счастью, обезьяньих стай, но одного легионера все-таки загрызли: пленники не могли убегать и обороняться, они были по десятеро привязаны к палкам. Его обрубили, как плод с дерева, и потащились дальше…

Пленных окружила новая охрана – чистенькие, свежие, выспавшиеся Следопыты.