Украинско-российские взаимоотношения в 1917–1924 гг. Обрушение старого и обретение нового. Том 2 - Валерий Федорович Солдатенко

преобладал общеполитический, идейно-нравственный компонент, стремление развязывать повсеместную революционную инициативу, поддерживать даже иллюзорные надежды, которые, между тем, могут хоть в какой-то степени способствовать продвижению социалистического дела, социалистической идеи. А довольствоваться все равно придется только реально достижимым. Именно так, впрочем, и действовали В. И. Ленин, его соратники. Тем не менее, ощущение поражения от этого не было менее болезненным, неприятным.

На протяжении второй половины сентября – начала октября 1920 г. преобладающим польским силам удалось оттеснить Красную армию вглубь Украины на 120–200 км. Однако советские войска оказывали упорное сопротивление, и обессиленные беспрерывными боями поляки согласились на перемирие[582]. Украинская Народная Республика, ее руководство, особенно военные, попали в безвыходное положение. Без польской помощи они, несомненно, и не начинали бы кампании 1920 г., а ее ход лишний раз убеждал трезвомыслящих политиков в призрачности надежд на решение собственных проблем «чужими руками».

Уже в ходе отступления польских армий С. В. Петлюра стремился добиться каких-то новых решений в отношениях с Речью Посполитой, пытался найти возможность для личной встречи с Ю. Пилсудским. Последний же избегал контакта, отказал Главному атаману в аудиенции в Перемышле и Луцке, согласившись наконец-то на короткую встречу 16 июля в Замостье.

Несмотря на аргументы и просьбы С. В. Петлюры, Ю. Пилсудский откровенно давал понять лидеру УНР, что Польша стремится выйти из затянувшейся игры. При этом польский руководитель ссылался как на определяющий фактор на позицию стран Антанты в украинском вопросе, наставляя коллегу морализаторскими аргументами: «Украинцы сами должны продемонстрировать свершившиеся факты, которые бы доказали, что независимая Украина в действительности существует. Например, поднять всеобщее восстание»[583].

Ю. Пилсудский не пожелал обсуждать вопросы Восточной Галиции. Проигнорировал он и отчаянные доводы С. В. Петлюры, о том, что в случае заключения польско-советского перемирия украинцы будут просто оставлены союзниками на произвол судьбы[584].

Польское общество, утомленное семилетней войной и смертельно испуганное приходом под стены Варшавы красных частей, не желало больше рисковать. Политиков больше интересовало удержание власти на «восточных окраинах» («синица в руке»), чем нанесение поражения советской России и советской Украине («журавль в небе»). Заинтересованность в прекращении войны высказывали и большевики.

Но, пожалуй, все же, самым главным было то, что Совет Антанты не поддерживал больше антибольшевистских милитаристских намерений Ю. Пилсудского, настаивая на польско-российском соглашении. Победы Красной армии пугали тогда многих, и Запад был всерьез обеспокоен тем, чтобы не допустить распространения революционного пожара в Европу. Поэтому по дипломатическим каналам давление оказывалось на обе стороны – и на Польшу, и на советскую Россию.

Никакого заметного влияния на ход событий после эвакуации из Киева украинского правительства политическое руководство уже не имело. Ничем не могли помочь национальному делу и украинские военные. Отдельные героические эпизоды, как, например, оборона в течение почти 10 дней в конце августа – начале сентября Черткова и позиций по р. Серет, участие в обороне Замостья[585], уже не были достаточными, чтобы определять общую ситуацию на фронте, в Гражданской войне. Это и понятно, ведь в сентябре силы Украинской армии насчитывали не более 8 тыс. человек (с запасными бригадами). Боеспособными были лишь около 4,5 тыс. старшин и казаков[586].

Перемирие на фронте между советской и польской сторонами украинское руководство встретило с негодованием, оно привело к растерянности, расценивалось как предательство Ю. Пилсудским С. В. Петлюры, а поляками – украинцев. Попытки украинских частей продолжать борьбу в одиночку в силу их ограниченных возможностей были бесперспективными и почти прекратились.

Неустойчивость ситуации заставила правительство УНР с лета 1920 г. чуть не еженедельно менять место своего пребывания. В июне 1920 г. государственные учреждения переехали из Винницы в Жмеринку, впоследствии – в Проскуров, затем – в Каменец. А в июле правительство и армия перешли Збруч и двинулись в Галицию и далее, в конце концов, оказавшись под Краковом, в Тарнове[587]. Смена 20 октября В. К. Прокоповича на посту премьера УНР А. Н. Ливицким уже мало на кого произвела впечатление[588].

Поиски путей заключения мира Польша, советская Россия и советская Украина начали осуществлять без участия государственного центра Украинской Народной Республики. Россиян, в частности, очень возмущали контакты членов украинского правительства с Б. В. Савинковым в Польше и П. Н. Врангелем в Крыму, целью которых было создание единого антибольшевистского фронта. С большой озабоченностью восприняли они и сообщения о подчинении командованием армии УНР Отдельной русской армии под командованием генерала Б. С. Перемыкина (бывших белогвардейцев и донских казаков)[589].

Польское руководство и дальше игнорировало призывы С. В. Петлюры, украинского правительства к возобновлению совместных действий. Не влияли ни просьбы, ни протесты «союзника» относительно подхода к вопросу о Восточной Галиции как к внутреннему вопросу Польши. По горькому признанию И. П. Мазепы, «все это показывало, что польское правительство нарушило свой договор с украинскими представителями от 22 апреля 1920 г. и оставило украинскую армию и весь государственный центр УНР на произвол судьбы»[590].

Практически без отклика оставались и обращения украинских дипломатических миссий к странам Антанты о предоставлении экстренной помощи. Запад больше не ставил на «украинскую карту», лихорадочно ища другие варианты противодействия большевизму[591].

Единственная надежда оставалась на распространение антибольшевистских настроений в Украине. Именно ориентируясь на этот фактор, правительство и военное командование УНР откладывали решение о прекращении, казалось бы, бесперспективной борьбы.

Переговоры, начатые в Минске и вскоре перенесенные в Ригу, завершились подписанием 12 октября 1920 г. между РСФСР и УССР, с одной стороны, и Польшей, с другой, документа о перемирии и предварительных условиях мира. Он содержал преамбулу и 17 статей. Положительное значение договора состояло в прекращении военных действий и признании Украины и Белоруссии суверенными государствами, субъектами международного права. Отрицательным же его акцентом было признание прохождения границы Польши по восточным пределам Ровенского уезда и речке Збруч, так что Западная Волынь, Восточная Галиция и другие западно-украинские земли оставались польскими владениями.

Кажется, достаточно четко и категорично оценил последствия польско-советской кампании историк И. Васюта, заключая: «Следствием «киевского похода» Ю. Пилсудского стала реализация не его «федералистской» программы, а «инкорпорационной» концепции польской партии национал-демократов (эндеков), которая отказывала украинцам в праве на свое государство и отстаивала идею «инкорпорации» – присоединения их земель к мононациональному польскому государству. Вследствие «киевского похода» Вторая Речь Посполитая овладела такой территорией украинских земель (кроме Подолии), которую, по мнению эндеков, она могла «проглотить», чтобы постепенно их полностью полонизировать.

Оккупация Восточной Галиции и украинских северо-западных земель (Западная Волынь, Холмщина с Подляшьем и Западное Полесье) была осуществлена при молчаливом согласии ведущих государств Запада. Верховный совет Антанты, присвоив себе «право международного трибунала относительно украинской Галиции», постоянно принимал решения в пользу поляков»[592].

К этому можно разве что добавить: мотивацией поведения западных государств были не