Живой Журнал. Публикации 2001-2006 - Владимир Сергеевич Березин

всё не можешь отойти от того, что там прочитал про GPS?

— С этим загадочным прибором у фантастов давно нелады. Я его обнаружил и водном из романов Арбитмана, и здесь он не единожды «GPS несколько раз включался, показывал наши координаты и снова умирал». Это удивительное обстоятельство, когда столько разумных людей глумится над Global Positioning System.

— Так вот, с этим романом проблема. Даже несколько проблем.

Первая в том, что от него многого ждали — с него спрос больше. Не какой-нибудь упырь писал, а два уважаемых человека, вкупе с Ириной Андронати.

«Посмотри в глаза чудовищ» задавали чрезвычайно высокую планку — они были новым словом, весёлым, искристым — промеж чудовищного болота звездолётов и гоблинов.

Но в конце этой книги болтались невидимые слова «продолжение следует» — так смазан был финал.

— В «Гиперборейской чуме» тоже был смазан финал.

— Там, почитай, финала вовсе не было. Так вот, в «Марше Экклезиастов» опять нет финала, а текст похож на нашинкованную капусту.

Вот простой и понятный сюжет: на земле творятся безобразия, плодятся мутанты и изменяются свойства всего сущего. Поэт Гумилёв с женою Анной отправился на Конгресс колдунов и — бац! — провалился в потайной город. Его сын (не автор теории этногенеза, нет — а школьник) едет в Москву и пытается спасти папу вместе с другими товарищами. Товарищи вылезли, папа продолжил странствия на другой стороне мира. Но за десять лет мы наелись столькими романами такого типа, что точно такой же Гумилёв с повадками Дункана МакЛауда разочаровывает.

— Ты пересказал сюжет. Надо вывешивать предупреждение о спойлерах.

Почему я пересказал сюжет? Да потому что дело не в сюжете — в первом романе сюжет тоже был незатейлив — Гумилёва спасли от казни, подарили бессмертие, и вот он спасет мир и Галактику. Но это было компенсировано пьянящим весельем капустника, праздником умной игры в «угадайку».

Поехали дальше. Вторая проблема — во вставном романе. Он, мне кажется, довольно утомителен со своей стилизацией под восточную цветистость. Тем более, издательство напечатало его совершенно неудобоваримым шрифтом (но это, разумеется, частность). Там дервиш и монах-бенедиктинец реализуют известную украинскую сказку про двух соседей, что нашли клад — один отправился за лошадью и заодно привёз отравленный пирог. Второй застрелил вернувшегося и принялся за пирог с ядом. Только в отличии от этой сказки, пара героев романа долго философствует, скитаясь по пустыне. Запел даже один минерал, да.

Третья проблема в юмористических гэгах. Когда два (три) писателя, которых я числю в лучших, пишут словарик к книге, где шутки «Церетели, Зураб Константинович (род. в 1934 г.) — очень неплохой скульптор-миниатюрист» — это как-то унизительно.

Десять лет назад подлинная история Трофима Лысенко читалась как свежий анекдот: «Молодой агроном, теоретически раскрывший сущность наследственной плазмы, пришел в ужас от ближайших перспектив развития советской молодой, страшно талантливой и абсолютно беспринципной генетики. Он знал и понимал, как просто будет скоро создавать любые гибриды от самых невинных — вроде картофеля и томатов — до самых свирепых: гриппа и оспы: Причем вероятность создания последнего стократ вероятнее, чем первого — ибо страна перманентно готовилась к войне… Лично Вавилова можно было без труда похитить где-нибудь в горах Гиндукуша и отправить в какой-нибудь монастырь под мягкий, но неумолимый присмотр бритоголовых монахов. Но это ничего не решало, поскольку за Вавиловым стояли институты и лаборатории. Следовало дискредитировать само направление. Трофиму Денисовичу пришлось выдумать мичуринскую агробиологию.

Несуществующую науку создать так же трудно, как несуществующую страну. Но полтавскому хлопчику это удалось. Спасти самого Вавилова было уже невозможно; спасать нужно было остальных…

Как подсчитали Прогностики Союза Девяти, абсолютное бактериологическое оружие олжно было быть создано в СССР где-то между тридцать шестым и тридцать девятым годами: Трофиму же Денисовичу предстояло уйти в небытие с титулами шарлатана, мракобеса и обскуранта». Но девяностые наградили нас множеством подлинных историй — подлинной историей Олимпийского мишки, пилотируемого смельчаом и сбитого ПВО, подлинной историей Ленина-гриба, подлинной историей звёзд мировой эстрады, что все, как на подбор родились в Российской глубинке, которые зачитывала каждый день одна из радиостанций…

Этого уже стало мало.

Вот, когда появилась «Гирперборейская чума», где был советский доктор Ватсон, вернувшийся из Афганистана с роанеием и лихорадкой, съёмная квартира и загадочный товарищ — было предвестие мировых катаклизмов, завязались несколько изящных узлов — и… Случилось то, когда мерзавец-любовник бежит с ложа, оставив подругу неудовлетворённой. Завязка есть, развязки нет.

Извините, если кого обидел.

10 июля 2006

История про разговоры (СCCXXX)

— Все люди похожи на бутылки с каким-нибудь алкоголем. Я вот на какое-нибудь морское бухло.

— Нет, Дон Березин, розлив 2005. Южный склон.

— Черная этикетка, 13,5 % Первая многообещающая нота лесных ягод и специй сменяется на интенсивный взрыв остроты и фруктовой сладости с переходом в орех и дальше — в кедр с травами Прованса. Средней длины кислотность быстро сменяется долгим послевкусием с плавно выраженными переходами. Замечательное "праздничное" вино для знатоков и ценителей, но капризно при транспортировке и хранении, и в руках дилетанта вполне способно обернуться уксусом, поэтому не стоит пренебрегать соблюдением температурного режима и влажности.

— Нет. Березин (стилизация под написанное от руки). гон 2005. 70 %. Крепкое пойло с запахом земли, который оттеняет лёгкий древесный вкус. Тело напитка округлое, плотное, тяжёлое. Хороший ночной друг, необязательный товарищ, боевит за столом, богатырски храпит в постели. Завтрашнее похмелье — уже сегодня.

Извините, если кого обидел.

11 июля 2006

История про разговоры (СCCXXXI)

Дано: «Меж тарелками несколько тоненьких рюмочек и три хрустальных графинчика с разноцветными водками. Все эти предметы помещались на маленьком мраморном столике, уютно присоединившемся к грома резного дуба буфету, изрыгающему пучки стеклянного и серебряного света. Посреди комнаты — тяжелый, как гробница, стол, накрытый белой скатертью, а на ней два прибора, салфетки, свернутые в виде папских тиар, и три темных бутылки.

И если хотите послушаться доброго совета: налейте не английской, а обыкновенной русской водки».

Итак, внимание, вопрос: что подразумевалось под английской водкой?

Тем более что в доме Филиппа Филипповичи подавали разведенный медицинский спирт, а не водку по формуле Менделеева: «Красавец тяпнутый — он был уже без халата в приличном черном костюме — передернул широкими плечами, вежливо ухмыльнулся и налил прозрачной.

— Ново-благословенная? — Осведомился он.

— Бог с вами, голубчик, — отозвался хозяин. — Это спирт. Дарья Петровна сама отлично готовит водку».

— Советская водка — наверняка «рыковка».

— Не просто «наверняка». В рукописях Булгакова, представленных цензорам, прямо и значится «Рыковку?». Неизвестный цензор подчеркнул текст и поставил два