Там, где нас есть - Борис Мещеряков

— Ну-с, господин младший десятник, сейчас у меня прием, поговорим с вами после, сейчас лишь могу заверить, что ничего страшного вашей психике не угрожает, можете быть спокойны.

Ничего себе, можете быть спокойны, когда в голове такое смешение всего происходит. Впрочем, впереди было полно времени, и Славка решил развлекаться как следует, раз уж он в отпуске от службы до конца дня. Для начала он купил за полтинник здоровенный вафельный стакан смородинового мороженого и удобно расположился с ним на скамейке в скверике. Мимо проходили по своим делам разные люди, проносились стайками смешливые школьницы, молодые мамаши степенно катили мимо него коляски с орущими или спящими младенцами, и эти картины обычной и понятной жизни настроили его на благодушный и философский лад. Славка кусал ледяное мороженое, смотрел на бегущие в небесах облака и размышлял о разном.

Постепенно прибредя мыслями в родные Чуйки, Славка припоминал мать, сестер, бабку Серафиму, с которой имел массу разногласий во взглядах на государственное устройство. Славка усмехнулся при этой мысли. Какие там могли быть особенные взгляды у деревенского пацана шестнадцати лет, который азартно спорил о судьбе монархии и сословном укладе со всяко повидавшей женщиной. Бабка говорила что-то о царе Горохе, не вспомнить точно, что. Неважно.

Славка вспомнил деревенскую школу, учителя русского языка и отечественной истории Марка Захаровича, ведшего не менее жаркие споры о национальной и колониальной политике с преподавателем мировой истории и обществоведения отцом Дионисием. Марк Захарович, сухой и крючконосый, наскакивал на полного и благодушного батюшку, доказывая явную возможность экспансии на восток, за Урал, вместо совершившейся в свое время заморской, при наличии несколько иной, чем сложившаяся, точки зрения на развитие государства. Отец Дионисий полагал подобные построения ни на чем не основанными домыслами «некоторых некомпетентных мечтателей». Говорил:

— Помилуйте, столетиями сложившийся уклад должен был бы измениться в одночасье. С чего б такое могло произойти?

— Да всего лишь вместо государя под неизменным давлением бояр и дворянства, — не оставался в долгу словесник, — случился б самостоятельный правитель с мощной фантазией и неограниченной властью!

— И неограниченной властью? — хохотал батюшка. — Вы б еще рабство придумали, мало вам до сих пор существующей кастовой системы? Рабский труд пригодился б любому тирану в осуществлении его завиральных идей. Древний Рим на Ладоге! Да, к примеру, на Ладоге! — восклицал священник-реалист, а Марк Захарович только сильней кипятился:

— У вас, батюшка, полностью отсутствует способность к ситуационному моделированию, как вы защищались по обществоведению, ума не приложу!

Обоим эти споры приносили, как помнилось Славке, бездну удовольствия. А к чему Славка вспомнил Марка Захаровича и отца Дионисия?

А как раз к сильному, независимому правителю с неограниченной властью, вроде восточного тирана, коий присутствовал в Славкиных представлениях об истории Отечества и которого не было в солидных статьях. Петр Великий. Вот оно что… «головой когда в откос врезался, у меня там и сверкнула маркзахарычевская байка, случайно слышанная в школе».

Теперь-то все совсем прояснилось, и он стал ожидать завершения консультации у психолога с каким-то даже подъемом.

Так-так. Славка больше тяготел к технике и готовил себя к инженерной карьере, историей не особенно интересовался. Имея практический крестьянский ум, он понятиями альтернативы существующему ходу событий не задавался. Даже никаких книжек по этой смутной теме не читал, вообще не очень любил фантастику. Не интересовался он несуществующим. Закон Божий перестал посещать еще в седьмом классе, чем вызвал неудовольствие матери и бурное бабкино одобрение. Читал больше о природе, детективы и, само собой, всякую литературу о машинах. Здесь он был прямо эксперт.

Отец звал к себе, в Южную Африку, целые фильмы посылал в электрописьмах оттуда, со слонами и зебрами, со львами в желтом вельде, много рассказывал об устройстве русской колонии, с ее выборной системой и отказом от сословий и гильдий. Но Славка, не отбрасывая вовсе возможности когда-нибудь в Африке побывать, поселиться там не думал. Он верил в разумность монархии.

Время за размышлениями и воспоминаниями пролетело незаметно. Славка двинулся продолжить беседу с доктором Смирновым.

В приемной было пусто. Славка постучался и вошел в кабинет. Доктор откинулся в кресле, жестом предложил присесть.

— Вот что я вам скажу, младший десятник. Поразмыслив о ваших затруднениях и проглядев статистику сходных обращений, я полагаю, что имеет место возникновение ложных воспоминий на почве шока, вызванного аварией, кстати, не такое уж редкое в наших местах. Почему так, мне неизвестно, но в систематическом наблюдении вы не нуждаетесь, службу можете продолжать, если что-то будет беспокоить, милости просим. И вот еще что, — с секундной паузой произнес доктор — Может быть, вы захотите обсудить случившееся в частном порядке, вот адрес в сети, и вот телефон человека, заинтересованного в информации о подобных вашему случаях. — И доктор протянул Славке карточку.

Славка взял карточку, не глядя, сунул в нагрудный карман, поблагодарил господина Смирнова за помощь и, козырнув, вышел на темную к этому времени улицу.

Трясясь в небольшом пригородном автобусе по направлению к лесной заставе, Славка о той карточке и думать забыл. За делами и воспоминаниями он позабыл про обед, и мысли его сейчас были чисто гастрономического свойства. На ужин он не опоздал, а после ужина, играя в бильярд в солдатском клубе, он заспорил с механиком Ильей Тимошенко о преимуществах вездеходов и тракторов на цепном приводе перед такими же заграничными на приводе зубчатом, и ему стало совсем не до карточки и напечатанных на ней имени и сетеадреса.

6

Служба шла своим чередом. Славка ходил на занятия, заступал в наряды, читал технические журналы в библиотеке, время от времени писал письма родным. Жизнь как жизнь, в общем.

Следующий звонок звякнул где-то на исходе зимы, посреди ночи. Снилось ему, что он солдат какой-то странной армии, в странном долгополом одеянии и шапке вроде татарского треуха на стриженной наголо голове, спящий в каком-то длинном бараке вместе с сотней таких же, как и он, бедолаг, не досыта едящий невзрачной каши, серых макарон и мутной похлебки в скучной, похожей на каторжную столовой, видящий оружие раз в несколько месяцев и водимый строем на какие-то скучные занятия пару раз в неделю. Не ловкий, не бравый, не гордый этой службой. Долгой, двухлетней и бесполезной. Потерянное время. Снилось ему, что родные его где-то в глухой деревне, без земельного надела, без дорог и без электричества. А самым невозможным во сне было, что служил он в тех же вроде местах, но не было никакой границы.

Одна и та же страна по обе стороны Урал-Камня. Бедная, неприбранная земля, бездорожная, какая-то сонная и безразличная. Славка проснулся от ужаса и некоторое время диковато озирался в знакомом до последнего ружейного крючка солдатском кубрике на четверых. Настенные часы показывали полпятого утра, три часа до побудки. Славка успокоился. Фу, какая гадость присниться может. Слава богу, не наяву такое.