Девушка в белом кимоно - Ана Джонс

Войдя в вагон, я отыскала свободное место и стала просматривать в приложении достопримечательности моего пункта назначения. В Дзуси находился буддийский храм Энмейдзи, при котором рос огромный красный клен. У меня поползли брови вверх, когда я узнала, что дереву было больше тысячи лет. Если раньше у меня были подозрения, что папа просто сфотографировал невесту в традиционном наряде где-то возле святилища в Токио, то теперь во мне крепла уверенность, что это была именно его невеста, и мне следовало обратить внимание на храмы возле его базы и города, в котором жила девушка.

Таура находилась как раз между базой и Дзуси, и там тоже числился храм. Он назывался Йокосукаси Таура, или Забытый храм, потому что леса поглотили ярко-красные врата, которые стояли у начала тропинки. А у ее конца стояла огромная каменная лисица — как вознаграждение тем, кому хватило смелости и упорства преодолеть этот путь. Мое приложение показывало еще сотни статуй, изображавших лисиц, которые украшали этот лес, правда, не объясняя их значение.

Я отметила оба этих места, потом подняла взгляд к окну. Поезд как раз делал плавный поворот. Я увидела высокие мачты элегантных яхт, выстроившихся возле причалов, и маленькие разноцветные лодочки, качающиеся возле больших судов. Справа от меня качали листвой высокие деревья, и вскоре, когда вагон совершил поворот, между их ветвями показались крыши домов. Через несколько минут мы прибыли на станцию Хигаси-Дзуси района Нумама.

Поездка до Дзуси оказалась быстрой, а вот прогулка от станции до места, где стоял традиционный дом, была много длиннее. Я ничего не имела против: окружавшие меня леса были спокойными, а ветер, шелестевший кронами деревьев, — теплым.

Когда-то папа тоже шел этой дорогой, и мне казалось, что душой он сейчас со мной. А по пути к традиционному японскому дому, о существовании которого забыло само время, я вспомнила...

— Я чуть не повернул обратно, дважды, — сказал папа. Он надел полную форму и нервно теребил в руках фуражку в ожидании встречи с се отцом, торговым королем.

Сейчас я тоже нервничала перед встречей с традиционным японским домом.

Приближаясь к вершине небольшого холма, я остановилась, как, мне кажется, останавливался и мой отец, посмотрела вверх и сощурилась против утреннего солнца. «Она сказала, что я узнаю его по крыше».

И, как мой папа, я узнала его тоже.

От изогнутых черепиц поднимался белый туман, когда солнце стало нагревать утреннюю росу, скатывавшуюся вниз тонкими нитями, напоминавшими подвески на нарядной заколке для волос, в форме расчески, украшенной цветами сливы. Залитый солнечным светом дом с белыми стенами, казалось, светился сам по себе. В том, как он был расположен на вершине холма, была особая, сдержанная элегантность. Фотография, которую показал мне Йошио, была потрясающей, но в действительности этот дом оказался чем-то нереально красивым. Здесь и впрямь остановилось время. Оно навеки сохранилось в рассказе моего отца.

После того как Йошио упомянул об архитектуре этого дома, я просмотрела в сети информацию о чайных домиках и была потрясена их строением. Мне было непонятно, как внутренние стены из бумаги могут перенести ежедневное использование. Как они не рвались? Но оказалось, что для стен использовалась специальная бумага из тутового дерева, на котором некогда были обнаружены личинки шелкопряда; она оказалась на удивление прочной. А прочность она получала благодаря особой сетке. Как же мне хотелось заглянуть внутрь этого дома! Вдруг я заметила движение в прилегающем к дому садике.

У меня открылся рот.

Пожилая женщина срезала белые цветы с низкого густого кустарника. На руке у нее висела бамбуковая корзина, доверху наполненная цветами. Я прищурилась и прикрыла глаза козырьком из руки, но не смогла ее рассмотреть, потому что на ней была шапочка от солнца. Надо же, а я думала, что дом пустовал!

Существовал лишь один способ это проверить. Я пригладила волосы, поправила блузу и, после глубокого вдоха, пошла по направлению к дому.

Япония, 1958

Вернувшись в постель, я отдыхаю с полным желудком. Я заставила себя съесть лапшу удон, которую стащила Сора. Если мы сегодня решили бежать, то мне необходимо набраться сил. Я лежу на боку, пытаясь найти удобное положение, но у меня не получается. Сама мысль о бегстве приводит меня в такое волнение, что даже ребенок начинает двигаться.

Мысли скачут от Хаджиме к нашему ребенку, а потом к Соре, как мартышка, перелетающая с одной лианы на другую. Три обезьянки, Хатсу, Джин и я. У меня снова сжимается сердце. Сора могла стать четвертой. Ведь на самом деле обезьянок было четверо, и четвертую звали Сидзару. Она изображалась со скрещенными на животе лапками, символизируя неделание зла. Сора удивляет меня своим стремлением помочь и сохранить жизнь своего ребенка. Она прилагает усилия, чтобы сделать то, на что у меня не хватает сил. Сами небеса вложили в нее это стремление, и я вижу в этом особый, глубинный смысл.

Если только я не ослепла. Это бабушка так говорила? Нет, нет, это были слова Кико. Она прокричала их когда я рассказала ей о своем выборе. «Ты ослепла от любви и не видишь того, как все обстоит на самом деле, Наоко!» — крикнула она мне.

Мои тяжелые веки открылись и закрылись. Открылись и снова закрылись. Стена то есть, то ее нет. Я снова ерзаю, чтобы устроиться поудобнее, и думаю о сияющих глазах Хаджиме и его прощальных словах: «Я обещаю, — сказал он, любить тебя всегда».

Правду ли он говорил? Еще мгновение, и я с головой окунаюсь в воспоминания, в любовь и в лишенный сновидений сон.

Пусть лучше я буду слепой, чем лишенной надежды.

* * *

— А-а-а-а-а-а-й! — вопли Чийо сотрясают дом и вытряхивают меня из сна.

Я моргаю, еще не придя в себя, но уже освободившись от сна. Она снова вскрикивает. Затем раздаются тяжелые шаги и еще один крик.

Но на этот раз кричит Матушка Сато:

— Не тужься, Чийо! Подожди. Ты должна ждать.

Сора появляется у моей двери.

— Наоко, мы должны идти, сейчас же.

Она хватает мой чемодан и быстро сбрасывает туда ту одежду, что попадает ей под руку. Она очень взволнована: широко распахнутые глаза, сбивчивое дыхание.

— Сейчас? — сажусь я в испуге. Я же только закрыла глаза.

А-а-а-а-а-а-й! — еще один крик взрезает ночную тишину и выдергивает меня из-под одеяла.

Так, хорошо, мы должны идти прямо сейчас. Бедная Чийо! Нет, бедный ребенок Чийо! Я пытаюсь встать, но меня качает из стороны в сторону. Адреналин бежит по моим венам, заставляя уснувшие летаргическим сном мышцы двигаться. Я убираю сбившиеся и мокрые от пота волосы с лица и восстанавливаю равновесие. В левую ногу вонзаются острые иглы, оттого что я спала в неудобном положении.

Сора подходит к двери, склоняется к ней и прислушивается.