Догоняй! - Анатолий Уманский

ниоткуда, возникали со всех сторон неясные тени. Шепот нарастал, переходил в гул, гул – в рев. Стекла завибрировали и вдруг все одновременно разлетелись вдребезги.

Рев рассыпался жуткой многоголосицей. Тени становились плотнее, обретали формы. Безобразные, причудливые формы, человеческие и звериные одновременно. Со всех сторон тянулись косматые руки с острыми когтями и вырисовывались, рассыпая шипящие искры, лица, искаженные черные рыла, звериные и человеческие одновременно.

– Убей меня! – прохрипела Софья, протягивая Гале пистолет рукоятью вперед. – Я не могу сама! Убей, и все закончится!

– Не… могу… – выдавила Галя.

Разум отказывался принимать происходящее. Обхватив руками голову, она крепко зажмурилась, в надежде, что морок исчезнет. Но вокруг все так же визжали, свистели и выли, все так же гремели копыта. Софья зашлась криком. Галя открыла глаза – и увиденный ужас привел ее в чувство.

Толпа безобразных рогатых существ с гиканьем разрывала Софью на части. Одни выламывали ей руки, другие терзали когтями грудь и живот, третьи выдирали пучками седые волосы вместе с кровоточащими кусками скальпа. Чуть поодаль две твари, визжа в дикарском восторге, вращали голову Дубовика; кожа на перекрученной шее лопнула и свисала лохмотьями, трещали позвонки.

Еще не менее дюжины чудищ остервенело, словно вымещая бессильную злобу, дробили копытами тело Марка. Его глаза вытекли, череп лопнул, расплескав по паркету разлагающиеся мозги.

Почему-то на Галю никто не обращал внимания.

Пистолет лежал на полу.

Галя подползла к нему, схватила за скользкую рукоять, лихорадочно подсчитывая в уме оставшиеся патроны. Дубовик выстрелил один раз, Софья… кажется, шесть. Сколько зарядов в «макарове»? Дубовик как-то рассказывал в застольной беседе… В лучшем случае, осталось еще шесть, а она совсем не умеет стрелять, никогда не держала в руках оружия…

Она привстала на колени, дрожащими руками подняла пистолет, направила туда, откуда доносились крики, и нажала на спусковой крючок.

«Макаров» хлопнул не меньше шести раз, прежде чем захлебнуться щелчками. Пули прошили бесовскую ораву, не причинив тварям никакого вреда. Но как минимум одна, очевидно, достигла цели, потому что крики Софьи резко оборвались и поднялся вой, полный злобы и разочарования. Галя опять зажмурилась и повалилась на бок.

Вой постепенно стих, и когда она снова открыла глаза, то обнаружила, что осталась одна в окружении троих мертвецов. Дубовик и Марк выглядели так, словно их пропустили через молотилку. Софья вытянулась на боку посреди комнаты, уставившись в никуда единственным уцелевшим глазом.

Гроза заканчивалась. Шум дождя за окном становился все тише, капли дробно барабанили по усыпанному битым стеклом подоконнику. Рассеивая смрад крови, пота, разложения и горящей смолы, в комнату проник свежий запах озона. Темный дым таял под потолком.

18

– …в смерти Марка Софья винила меня и из мести сговорилась с Дубовиком. Они заложили в гроб самодельную взрывчатку. Через несколько дней Софья пришла на кладбище и взорвала могилу, убив при этом нечаянного свидетеля. Изуродованный труп Марка она в безумии притащила на нашу квартиру. Угрожая повесить взрыв на меня, Дубовик заманил меня туда же, где привязал к кровати, после чего стал насиловать и пытать. Когда он отвязал меня, появилась Софья, зарезала его и хотела застрелить меня. Я смогла отнять пистолет, начала отстреливаться, несколько раз случайно попав в труп Марка и ранив Софью. Выбралась во двор. Меня отвезли в больницу. Из последних сил Софья активировала второе взрывное устройство, поэтому все трупы так обезображены. Боже, какая чушь!

– Я эту чушь всю ночь сочинял, – обиделся Ильин. – И в ваших же, Галина Батьковна, интересах выучить ее назубок и повторить перед следствием без запинки, потому что если вы будете твердить про чертей… Вам-то что, вы в дурдоме будете прохлаждаться, а мне отчет сдавать. Знаете, как не любит начальство такие истории?

– А таких здесь много бывает? – ужаснулась Галя, ерзая на больничной койке. Рубцы под повязками ужасно чесались.

– Больше, чем хотелось бы, – буркнул Ильин. – Место у нас… нехорошее. И частенько я вынужден придумывать очередную чушь. И ничего. Несколько раз премию даже выписывали.

– То есть вы во все это верите?

– Не важно, во что я верю, – сказал Ильин, – важно, во что верит начальство. Как вам тут, персонал не обижает?

Галя покачала забинтованной головой:

– Я же здесь своя. Обхаживают, будто дочку Ельцина. И Кате ночевать разрешили.

– Ну понятно, – усмехнулся Ильин, – раньше вы были женой убийцы, а теперь стали жертвой ментовского беспредела. Кстати, у вашей Кати в школе кавалер появился. Некто Стас. Она вам не говорила?

– Говорила. Портфель за ней носит.

– Если б только! – вздохнул Ильин. – Этот бандюга колотит ее обидчиков так, что уже пару раз попадал к нам в детскую комнату. Хотя вообще-то он молодец. Я папашку его знал. Мировой был мужик, даром что алконавт… Ладно, давайте-ка снова повторим мою дурацкую историю. На всякий случай.

19

– Да уж… – протянула мама. – Полюбуйся. Я Ван Гог.

Катя засмеялась:

– Такая же рыжая!

Мама поправляла отросшие пряди, пряча рубец на месте уха. Волосы горели медью, и Катя невольно залюбовалась ею. Когда врачи впервые разрешили посетить маму, она испугалась – и вовсе не из-за капельниц и бинтов. Мама была весела, отчего Катя сперва решила, что она не выдержала и повредилась в уме. Она не рассказывала всего, но несложно догадаться, что с ней делал папа.

Галя и сама удивлялась, что после всего смогла сохранить рассудок. На память о пережитом остались только страшные сны.

Детдомовская закалка, решила она. Наверное, в этом все дело. Мы гнемся, но не ломаемся. Иногда быть безродной девчонкой не так уж и плохо.

В последний раз они сидели на скамеечке у реки под кроной плакучей ивы. У их ног стояли собранные чемоданы. Вечерний ветерок шевелил листву, и прорезавшие ее лучи заходящего солнца, колеблясь, ложились на оливково-зеленую водную гладь, по которой маленькими суденышками скользили утки.

Катя вздрогнула.

– Что? – спросила Галя.

– Бабушку жалко.

Ах да! Та самая история про ведьмовские уроки.

– Думаю, бабушка не страдает, – ответила Галя. – Она все-таки совершила хороший поступок… в конце концов. Жизнь мне спасла. Думаю, ей зачтется.

Она надеялась, что это так. Не хотелось об этом думать. Не хотелось думать о Марке, его матери, Дубовике… Они сгинули, а вместе с ними – и все дурное. Яко тает дым.

Было здорово просто жить.

Катя положила голову ей на плечо и счастливо вздохнула. Галя обняла дочь рукой за плечи и крепко прижала к себе, глядя на струящиеся мимо воды реки.

– А знаешь что? – сказала она. – Курить я все-таки брошу.

Кровавые мальчики

2004

Иногда мне снится