Музыка войны - Ирина Александровна Лазарева

Если бы она хотела меня впечатлить, то, наоборот, скрыла бы то обстоятельство, что стала знаменитой не благодаря своим талантам, а исключительно благодаря четкому следованию техническому заданию американских кураторов.

– И все равно, я ни за что не поверю во все эти ваши теории заговоров. Нет никаких заговоров.

– Но то, что Маша рассказала о закулисье этих Кузнечиковых, прекрасно объясняет, как на сценах государственных театров могли ставить подобный… отвратный ужас. – Заметил я. Как бы мне ни хотелось согласиться с Артуром, а все же Лешино объяснение как будто приоткрывало завесу и давало долгожданные ответы на многие мои вопросы к отечественной и западной культуре в том числе. Ведь схожие мракобесные пьесы шли и в театрах Германии, Англии, Румынии.

– Да и вообще тематика книги звучит как бред. – Не сдавался Артур. – Откуда ты знаешь, что она не придумала все это? Извращения для детей! Кто допустит подобное к печати? Сказки это все!

– Да нет же! – Не отступал Леша. Он говорил с особенным жаром, потому что его, вероятно, задевала поверхностность и некоторая ограниченность воображения нашего друга. – Она написала книгу про пионеров… туда добавила столько пошлости, просто жуть. И ее издали, она даже книгу мне показала. Сейчас я кину тебе ссылку.

– Про пионеров? – Артур вновь засмеялся. Даже он, человек, давно в душе отрекшийся от советского прошлого и собственной страны, не мог допустить мысли, что Машин рассказ, как и ее книга, имели право на существование. – И пошлость? Да кто такое читать-то будет? Это как… я не знаю… В торт добавить горчицу, мясо и… отходы.

– В том-то и дело! – Воскликнул Леша, и широкая улыбка торжества засияла на его лица. – В том-то и вся суть! Никто, как призналась Маша, не стал бы читать это мракобесие, но ее издательство потратило сотни тысяч долларов на продвижение ее «шедевра» среди подростков. И тираж в двести тысяч книг более-менее раскупили. О ней говорили во всех социальных сетях.

– И много она на этом заработала? – Спросил я.

– Гонорар у нее был хороший, но само издательство после этого почти обанкротилось, ушло в глубокий минус…

– Потому что стоимость продвижения многократно перекрыла прибыль?

– Именно!

– Так-так! Получается, она больше не будет писать, а издательство закроется?

Я готов было вздохнуть с облегчением и порадоваться тому обстоятельству, что такие подлые дела получили столь благополучное завершение, но не тут было.

– Как бы ни так! – Воскликнул Леша. – Кто-то из Штатов сделал огромный транш издательству, и оно вновь на плаву. Хуже того, Маша получила новый заказ на продолжение своей мерзкой истории. Гонорары ее стали выше, а бюджет на продвижение – еще больше.

Но Артур, казалось, хоть и был смущен рассказом Леши, а все же не мог или не хотел до конца поверить ему. Он с усмешкой смотрел на нас, будто подтрунивая над тем, как легко мы поверили в столь многоступенчатый вымысел несносной Маши. Но моя мысль, немного успокоившись, уже унеслась в совсем другое направление, и я не постеснялся высказать ее:

– Значит, она станет еще более знаменитой. Может быть, даже войдет в историю литературы как осквернитель всего святого, как лицемер, делец от искусства. Или, наоборот, потомки будут славить ее, продолжая заблуждения предков. Страшно подумать: мы знали такого человека, дружили с ней, поддерживали ее!

– Все эти теории заговора не для меня. – Опять повторил вдруг Артур. – Я ни за что не поверю, что существуют в мире какие-то заговоры. Не думал, Лех, что ты, оставшись в Москве станешь рассуждать все больше, как «ватник».

По всему выражению лица друга я понял, что он обиделся на это лишь отчасти шуточное оскорбление. Я хотел согласиться с Артуром, как и всегда желая поддержать точку зрения Паншояна намного больше, чем точку зрения Леши, но, увы, не мог: здравый смысл препятствовал тому.

– Но ведь заговоры были всегда. Не можешь же ты отрицать того, что с самого начала времен сыновья, братья, жены, сестры свергали царей, князей. От Петра Первого чуть было не избавилась царевна Софья. Князья Борис и Глеб были убиты собственным братом. Александр Первый позволил убить собственного отца – императора Павла. Немка Екатерина свергла с престола законного царя… Весь восемнадцатый век шли нескончаемые дворцовые перевороты. А против Берии был заговор во главе с Хрущевым, результат – того расстреляли.

Мы были так заняты обсуждениями и горячими спорами в наше первое утро на отдыхе, что я совсем упустил из виду и Яну, и ее подругу, даже когда они, будто нарочно, проходили не по противоположному краю бассейна, а мимо наших лежаков. Позже я упрекал себя за рассеянность: из-за того, что яне поприветствовал их, когда у меня была столь удачная возможность, я тем более не мог сделать это позже, иначе это вышло бы натужно, как будто я делал это намеренно, с целью, не легко, не просто, не между делом.

А затем, когда вечером мы все же воспользовались тем, что спасатель ушел с пирса, и бросились в бушующее море, в его кипящие волны, новые задачи вытеснили прежние, окончательно погасив мой запал. Яна была из Москвы, как наверняка и ее подруга – слишком хорошенькая для Европы, думал я, и ее бы испортила Европа, как она портила почти всех российских женщин, приезжавших в нее. Она бы перестала мыться, умываться, расчесываться, покупать красивую одежду, не говоря о том, чтобы пользоваться косметикой.

А если эта красавица приехала в Турцию из Москвы, то зачем мне было знакомиться с ней? Она не производила впечатления такой девушки, которая бы согласилась на непродолжительный роман, более того, она не производила впечатление такой девушки, непродолжительный роман с которой не причинил бы мне самому огромную боль после расставания. Стало быть, и пытать счастья не стоило, игра не стоила свеч, и всякая мысль о том, что между нами было возможно чувство, была ничем иным, как изощренным способом доставлять самому себе очередные муки!

На следующее утро мне наконец снова удалось выследить Яну и ее подругу. Это случилось за завтраком, когда, сидя на террасе, я поглядывал на море, разгневанное и буйное. Огромные волны поднимались вверх, росли, вбирали в себя соленую воду, напоминая по размерам горные холмы или хребты, а затем у берега, точно обезумев от той мощи, что накапливалась в них и будто переполняла их, заворачивались, и белые их гребни превращались в страшное оружие: хладнокровное и беспощадное. Если бы человек попал под этот самый гребень, то его бы понесло по скалистому дну, царапая кожу, ударяя спину,