Правда о «золотом веке» Екатерины - Андрей Буровский

При Елизавете же помещики обретают все большие права над крепостными.

В 1754 году по инициативе Петра Шувалова создается Комиссия для разработки нового Уложения взамен безнадежно устаревшего Соборного Уложения 1649 года. Смерть Елизаветы в 1761 году не позволила завершить эту работу, но с текстом работал целый коллектив, до тридцати человек.

К 1761 году, к концу правления Елизаветы, была закончена третья и притом важнейшая часть: «О состоянии подданных вообще». Часть, определявшая, на какие сословия подразделяется русское общество, какие привилегии и обязанности имеют эти сословия и в каких отношениях они находятся друг к другу.

Скажем коротко: дворянство, согласно этому документу, получало всё. Абсолютно всё. «Уложение» составлено так, словно дворянство и правда есть все население Российской империи.

А крестьянство отдается во власть дворян так, как будто крестьянство не часть населения страны, а часть животного мира.

«Дворянство имеет над людьми и крестяны своими мужескаго и женскаго полу и над имением их полную власть без изъяна, кроме отнятия живота и наказания кнутом и произведения над оными пыток. И для того волен всякий дворянин тех своих людей и крестьян продавать и закладывать, в приданные и в рекруты отдавать и во всякие крепости укреплять, на волю и для промыслу на время, а вдов и девок для замужества за посторонних отпускать, из деревень в другия свои деревни… переводить и разным художествам и мастерствам обучать, мужеску полу жениться, а женскому замуж идтить позволять и, по изволению своему, во услужение, в работы и посылки употреблять и всякие, кроме вышеописанных, наказания чинить или для наказания в судебные правительства представлять и по рассуждению своему. Прощение чинить и от того наказания освобождать»

[52, С 119].

Не думаю, чтобы этот документ нуждался в комментариях. Отмечу только — это даже большая власть, чем дворянство могло бы рассчитывать получить.

Второй голубой мечтой «российского благородного шляхетства» было освобождение от обязательной государственной службы. Совершенно точно известно, что это освобождение входило в планы коллектива Комиссии по составлению Уложения. Получилось так, что освобождение дворян от службы осуществилось уже при другом императоре, но ведь многое сделано было и при Елизавете.

И при Елизавете дворянство чувствовало себя субъектом права и политики, а если эти термины показались бы тогдашнему дворянину слишком мудреными — то, пожалуйста! Дворянство имело все основания считать себя опорой трону. И при Елизавете они получали очень веские доказательства того, что правительство признает, считает их опорой трону и намерено вести себя с ними как с единственными представителями народа; с народом как таковым.

Естественно, дворянство служило такому правительству не за страх, а за совесть, выполняло его распоряжения истово. А наведение порядка в стране понимало, помимо всего прочего, и как расчистку своей настоящей или будущей собственности. Ведь от разбойников очищают земли, которые и так принадлежат дворянству прямо или косвенно, или земли, которые могут им принадлежать. Уничтожаются злоумышленники, наносящие ущерб имуществу в первую очередь дворян — потому что ведь и сами убитые разбойниками крестьяне, и сожженные ими избы — это дворянская собственность. Убивая или калеча мужика, разбойники наносят ущерб барину, вот ведь как… У самого–то крестьянина имущества, получается, нет…

Конечно, правительство и разговора не заводит ни о какой такой конституции или об ограничении власти императора. Фантазиями Ивана Шувалова остаются рассуждения об «основных законах», которые дружно соблюдают монарх и подданные. Но дворяне получают так много, что в их чрезвычайных привилегиях уже есть некие гарантии личной и имущественной безопасности. «Хотели гарантий»… Ну вот и получают гарантии, хотя и совершенно другим способом, чем конституционный.

По существу, возникает своего рода молчаливый договор правительства и дворянства, что–то вроде: «вы не пытаетесь ограничить власть монарха и не требуете конституции… то есть мы по–прежнему что хотим, то и воротим. Но мы даем вам такие привилегии, чтобы вы имели гарантии личной независимости и чтобы правительственный чиновник реально не мог бы вас разорить или даже обидеть. И поэтому мы воротим, что хотим, но только до тех пор, пока вы с этим согласны и пока мы не нарушаем ваших интересов».

Возникает политическая система, которую однажды метко назвали «самодержавием, которое ограничено удавкой».

Можно, конечно, и красивее: «самодержавие, ограниченное дворцовым переворотом».

Есть разница?

Именно потому, что он стыдился меня, он нашпиговал меня нацистскими принципами, как рождественского гуся.

Д. Кьюсак

Одним из первых поступков Елизаветы, ставшей императрицей, было — вытащить из Голштинии племянника, Петра, Петера, маленького Петрушу. О людях она помнила и, как правило, хотела им добра, а сестру Анну к тому же Елизавета любила. Племянник становился и наследником престола, и одним из немногих родственников в сильно поредевшей семье, и живой памятью об Анне. Этот племянник так разочаровал императрицу Елизавету, что придется отдельно поговорить о причинах этого разочарования.

Замуж за герцога Голштинии Карла Фридриха Анну Петровну сговорил еще отец, Пётр I. Брак состоялся сразу после смерти Петра, 25 мая 1725 года. Некоторое время Карл Фридрих даже состоял членом Верховного совета, но Меншиков быстро выдавил его и Анну из России: он не хотел ни появления еще одного наследника престола, ни присутствия в Петербурге слишком уж независимых людей. А голос Карла Фридриха на Верховном совете звучал уж очень независимо: зять покойного императора и сидящей на троне императрицы, Карл Фридрих считал свое положение выше положения Меншикова и не видел необходимости считаться с ним больше, чем с другими придворными.

Ну и «Данилыч» интригами заставил их вернуться в Голштинию. Супруги подписали документ, в котором отрекались от прав на престол Российской империи за себя и за свое потомство.

В какой степени правда, что брак оказался неудачным и безлюбым, мне трудно судить. В России поговаривали, что Карл Фридрих жесток, груб, сварлив и не ценит своей супруги, предпочитая ее обществу грубые развлечения и удовольствия. В представлении многих придворных Елизаветы, бедная Анна была очень несчастна с мужем.

Мне это представляется сомнительным по двум причинам:

— во–первых, о несчастье молодой женщины не было известно никому в Голштинии, но прекрасно известно в России;

— во–вторых, Анна Петровна, русская жертва злых иностранцев, по принятой в годы правления Елизаветы идеологии, и должна была оказаться глубоко несчастной, а Карлу Фридриху предписывалось оказаться грубой скотиной.

То есть пил молодой муж, что называется, «по–чёрному», и всю жизнь лелеял две мечты: отвоевать у Дании захваченную ею часть своего герцогства, Шлезвиг. А вторая мечта — напиться «как следует». Но можно подумать, и отец, и другие мужчины в окружении Анны Петровны жили другими, более возвышенными интересами. Уж для неё пьяный отец был зрелищем совершенно обыденным. Так что кто тут пьяная скотина…