Родина - Фернандо Арамбуру

– Ты должна ее понять. Она молодая.

– В таком возрасте уже пора соображать, что хорошо, а что плохо.

– Знаешь, если все как следует взвесить, то, по-моему, лучше ей поехать в Мондрагон.

– Чтобы выразить свою поддержку банде, которая вымогает деньги у ее отца?

– Нерее ничего про это не известно. И я не хочу, чтобы было известно. А то испугается еще. Не мешай ей, пусть едет с подругами и развлекается на здоровье.

– Ага, и пусть кричит: “Да здравствует ЭТА!” Ты что, пьяный?

– Ну, выпил немного. Пока моя дочь будет ладить с националистами, ее оставят в покое.

– Для меня это все равно как если бы в доме у нас поселился враг.

– Будем надеяться, что я улажу свои дела и наших детей эти неприятности не коснутся.

– Просто ты во всем потакаешь девчонке. Только подумай: она поедет на похороны главаря ЭТА на машине отца, которому ЭТА шлет письма с угрозами! Господи, спаси нас и помилуй, да где же такое видано! Бред какой-то!

Нет, мать должна ее понять, Нерея еще молодая. Целых двадцать минут они спорили и шипели друг на друга, пока не развернулись спина к спине и не погрузились в сон.

Как это нередко случалось по воскресеньям, Чато встал еще до рассвета. Слегка отодвинул штору и при свете фонаря, стоявшего напротив их дома, проверил, нет ли дождя. На кухне, уже облачившись в велосипедную форму, выпил кофе без молока – это был весь его завтрак. Взял грушу и яблоко на дорогу, наполнил фляжку водой из-под крана и отправился в гараж за велосипедом.

Тем же утром, но много позже Биттори опять попыталась мягко и ласково отговорить Нерею от ее затеи, хотя дочка была уже совсем готова к выходу:

– Ну а если я тебя очень попрошу?

– Нет, ama.

– Сделай это ради меня, ради твоей матери.

– Ты хочешь, чтобы я рассорилась с подругами?

Биттори стиснула зубы. От злости? Нет, чтобы не наговорить лишнего. Если их перепалка продлится еще хотя бы минуту, она выложет дочери всю правду про письма от вымогателей. Иисус, Мария и Иосиф! И что тогда скажет Чато?

Они простились холодно и даже не поцеловались. Но Биттори все-таки выглянула в окно, чтобы посмотреть, как дочь идет в сторону гаража за отцовской машиной. Худенькая и стройная Нерея несколько раз весело подпрыгнула, как любят делать маленькие девочки, но что вряд ли прилично для взрослой женщины.

Стоя за шторой, Биттори с досадой покачала головой:

– Вот дура-то!

Было уже больше одиннадцати. Сколько именно? Ну, может, четверть двенадцатого плюс еще несколько минут. Немаловажная деталь: национальный флаг на балконе мэрии был приспущен. Со стороны гор небо затянули тучи (утром даже пару раз сверкнула молния), со стороны реки и шоссе, ведущего в Сан-Себастьян, тоже, но с просветами. Набитые под завязку автобусы – в основном молодежью – только что отъехали.

Нерея, весело сигналя, прикатила на площадь. На галерее ее ждали две подруги, и обе держали в руках флаги с обернутыми вокруг древка полотнищами. А где же Аранча? Нерея спросила про нее, еще не успев выйти из машины. Девушки думали, что Нерея заедет за ней сама. Неужели по-настоящему заболела? Аранча жила совсем близко, за церковью. Нерея: сейчас вернусь. И пока подруги грелись в машине – было не особенно холодно, но все-таки, черт возьми, достаточно свежо, – она поспешила к дому Аранчи. Туда, где бывала столько раз и где в детстве столько раз ночевала. Туда, куда больше уже никогда не вернется, хотя об этом она тогда еще не подозревала.

Знакомая дверь, латунная табличка с фамилией хозяев, звонок, на который она нажимает тоже в последний раз.

Дверь открыла Мирен:

– Там она, у себя. Не знаю, что с ней такое.

И пригласила Нерею войти, а та направилась прямиком в комнату подруги. Аранча лежала в постели полностью одетая. Неужели быстренько улеглась, услышав, что пришла Нерея?

– Болеешь?

Та ответила, что чувствует себя неважно, хотя, надо заметить, и весь ее вид, и нормальный голос, и решительный взгляд свидетельствовали об обратном. Поначалу Аранча пустила в ход те же аргументы, что и Биттори. Правда, словарь у нее был другой. Пойми, речь идет о человеке, не знавшем жалости, главаре убийц, который самолично решал, кому жить, а кому умереть. Прислонившись спиной к изголовью кровати, Аранча попробовала его изобразить:

– Убейте того, убейте этого.

Отличалась она от Биттори еще и тем, что выражение лица у нее не было скорбным и она не таращила испуганные глаза. Юное лицо выражало тоску. Тоску? Нет, лучше сказать, горечь. Горечь, сквозь которую просвечивало возмущение. Это подтвердили и ее слова:

– Так что вы уж, пожалуйста, поезжайте без меня. Я не желаю участвовать в этом карнавале смерти. В другие времена я бы с вами поехала. Сейчас – ни за что.

– Из-за Хосе Мари?

– Когда он вступил в организацию, у меня словно повязка упала с глаз. И дело не в том, что я вдруг иначе стала смотреть на вещи. Просто я наконец научилась кое-что видеть.

– Да ладно тебе, не занудствуй. Никто ведь не заставляет нас идти в первом ряду.

– Я не желаю идти ни в пятом, ни в самом последнем.

– К тому же это ненадолго. А потом сядем в машину и вчетвером где-нибудь повеселимся. Я бы выбрала Сараус, хотя мне на самом деле без разницы. Хочешь, поедем куда-нибудь еще. Отнесись к этому как к экскурсии.

Беспечные глаза Нереи натолкнулись на ледяной взгляд Аранчи. Внезапно между ними повисло молчание. Две или три секунды они смотрели друг на друга не мигая – такая вот получилась замороженная картинка. Они словно изучали друг друга. Одна с изумлением и оторопью, вторая сурово, как чужая, и вроде даже с осуждением.

– Ну так что? Меня там ждут.

– Если ты считаешь, что должна идти, иди.

В этот миг какая-то нить между ними беззвучно разорвалась. Какая? Нить любви и доверия, давнишний негласный договор о дружбе. Однажды в субботу швейцар в дискотеке KU по какому-то надуманному поводу завернул на пороге одну девушку из их компании. Давно это было. Тогда и остальные подруги тоже отказались входить в зал. Или все – или никто. И на глазах у тучного и слишком придирчивого швейцара они разорвали только что купленные билеты. Да пошел он в задницу!

– Могу я попросить тебя об одолжении?

– Да, конечно.

– Не рассказывай ничего нашим девчонкам. Скажи, что у меня температура, что я неважно себя чувствую.

Задумчивая, разочарованная Нерея вышла из комнаты, в которую ей уже больше никогда не суждено будет войти, пересекла гостиную, которую ей уже больше никогда не суждено будет пересечь, и в последний раз поговорила с Мирен, которая спросила, уже открыв ей дверь: