Родина - Фернандо Арамбуру

– Ну что?

– Ничего.

Через несколько минут рядом с ними притормозила машина.

– В котором часу проезжает кран?

– Надо сгрести снег у двери.

Скупые приветствия. Этот мужик тоже был не из разговорчивых, но все-таки пообщительнее Чапаса. Правда, беседу с ним поддерживал только Хокин, занявший место рядом с водителем. Хосе Мари сидел сзади и вдруг пробормотал, словно разговаривая сам с собой:

– Чертовы сливы.

Хокин оглянулся на него, не поняв, к чему это он. Сейчас, в камере, глядя на клочок голубого неба в окне, Хосе Мари не без удовольствия вспоминает ту историю.

В воспоминаниях он видит себя прежнего – и тот Хосе Мари глядит совсем в другое окно. Не в окно камеры, а в окно деревенского дома в Бретани. Достаточно подумать об этом – и раз! – даже через много-много лет опять в его обонятельной памяти всплывает живой и реальный запах древесины. А еще другой, очень резкий – накопившийся, вероятно, за века, – тот запах, который шел от балок и слегка покатого дощатого пола. Мы с Хокином часто играли, взяв по монетке в десять франков. Пускали их по полу под уклон. Выигрывал тот, у кого монетка подкатится ближе к стене, но стены не коснется – иначе ты проиграл. Почти всегда победителем выходил Хокин. Это потому, что у него рука была меньше. А если честно, он просто оказался ловчее – давай, парень, признай это наконец. У меня-то рука была привычна к мячу, а не к какой-то дерьмовой монетке, которая норовила проскользнуть между пальцами. И, понятное дело, либо останавливалась почти сразу же, либо стукалась о плинтус.

Два бойца-неофита как могли убивали время.

– А неофиты – это кто такие?

– Новые значит.

– Ну ты и умен. А вот мой братец Горка, тот и вправду знает кучу всяких непонятных слов.

Медленное, до отчаяния неспешное время – пока двух приятелей держали в резерве в том доме в Бретани. В котором из многих? В том первом, где их поселили в самом начале, но это был и последний дом, который Хосе Мари делил с Хокином, а в следующем он уже жил с новым товарищем, прежде чем его определили в боевую группу. Он закрывает глаза и вспоминает зеленые поля, бесконечные дожди, скуку. Каждодневная программа – ждать. И кроме того, отсутствие гор, а это для любого баска, сознает он это или нет, смерти подобно. Без гор для баска и радость не в радость – тоска заест.

Отъезд Хокина стал для Хосе Мари настоящим ударом. Они притерлись друг к другу, играли, разговаривали. И вдруг их разлучили. Навсегда?

– Мы с тобой наверняка еще встретимся.

– И через несколько лет станем настоящими командирами, какие входят в историю. Ты и я. Мы возьмем на себя полную ответственность за всю эту заваруху. И пока другие будут вкалывать и рисковать своей шкурой, будем спокойно сидеть себе в Ипарральде, принимать решения и отдавать приказы.

Теперь и вправду начиналась настоящая борьба, по крайней мере для Хокина. Этот сволочуга не мог сдержать радости (или эйфории, замешанной на нервной лихорадке) от того, что пришел конец уединенному житью в Бретани. Он болтал не переставая. Особенно ночью. Был словно обколотый. Ему было без разницы, который час – хоть двенадцать, хоть час ночи. Вся комната в табачном дыму. Хосе Мари терпел это уже через силу. Планы на будущее, воспоминания, какие-то истории из той поры, когда они еще жили в поселке:

– А ты помнишь, как в тот раз?..

Потом, желая поддразнить друга, Хокин пошутил: не беспокойся, вот увидишь, лет через пять-шесть и за тобой тоже пришлют.

На самом деле (во всяком случае, так Хосе Мари думает сейчас, лежа на своей постели в тюремной камере) все шло совсем не по тому сценарию, какой они себе вообразили. Но, пока они жили с Хокином вдвоем, можно было с юмором относиться к долгим часам безделья. Однажды, когда они гуляли в поле, Хокин сказал:

– Каким образом, интересно знать, мы будем освобождать нашу страну, если сами лишены свободы и если, прежде чем сделать хоть шаг, надо ждать особых инструкций, ждать, чтобы нам сказали, куда следует шагать?

– Хватит ныть. Как только получим в руки оружие, сам увидишь, освободим мы страну или нет.

– Надо вести себя так, чтобы люди из поселка гордились нами.

– Это уж обязательно. Про наш поселок мы никогда не должны забывать.

Прежде чем сесть в машину, Хокин – а он так и светился от радости! – глянул на окно, чтобы попрощаться с Хосе Мари. И поднял вверх сжатый кулак. Позднее утро – и опять дождь. Хосе Мари в ответ ради смеха сделал другу кукиш. Теперь он оставался один, один как перст. Хокин показал ему язык. Он что, думает, на праздник едет? Таким Хосе Мари и запомнил Хокина – с высунутым языком.

Машина, подскакивая, умчалась по грунтовой дороге. Хозяйский трактор оставил там глубокие колеи. А дождь все лил и на траву, и на строй яблонь вдоль дороги, и еще на те деревья – дубы или как их там, – закрывавшие собой колокольню деревенской церкви. Ближе к дому дождь лил на коров, которые принадлежали хозяину, красноносому бретонцу. Тот каждый вечер громко ссорился с женой, а вот Хосе Мари мог объясняться с ним только знаками.

Несколько месяцев назад здесь, в Андае, их встретили вроде бы нормально. Как и положено встречать необученных новобранцев, по словам Хокина. Как деревенских недоумков, по словам Хосе Мари. Ни оркестра тебе, ни членов руководства с приветственными речами.

– По-французски понимаете?

– Ни бельмеса.

Тот, кто занимался приемом и размещением, с ходу взял быка за рога. Учтите, вам предстоит это, это и это. Он выглядел усталым. Может, из-за черных кругов под глазами. Тут правила свои. Строгое подполье, предельная осторожность, дисциплина и самоотдача. Все это он изложил короткими фразами, как будто старался побыстрее от них отделаться. А еще добавил: мы тут как черешни в корзинке. Если схватят одну, вытащат сразу пять или шесть. Вот чего нельзя ни в коем случае допустить, понятно? Нельзя допустить, чтобы из-за чьих-то промахов пострадали другие.

– Условия тяжелые, надо прямо сказать. Мы тут не в игрушки играем.

Он временно поселил их (плюс одежда, радио и какие-то самые необходимые вещи) на птицеферме неподалеку от Аскена. Хозяин фермы по имени Бернар был французским баском. Он принял их холодно, настороженно, то и дело хмурился и кривил шею, словно говоря: эти, что ли? Судя по всему, фермер ожидал других постояльцев. Постарше и поопытнее? Занимающих более важное положение в организации? Наверное, поэтому, стоя на крыльце, он и кричал что-то тому, кто их привез. Но Хокин с Хосе Мари так и не поняли, из-за чего разгорелся сыр-бор. Что хозяин не обрадовался их появлению, было очевидно. Вскоре выяснилось: он говорит на диалекте баскского, который, если немного постараться, они могли кое-как разбирать. Несколько дней спустя между ними и хозяином состоялся разговор. И даже наладились сносные отношения. Парни предложили ему помочь с работой на ферме. Кроме того, он любил спорт, в том числе и гандбол. И вот результат: лицо у него сразу подобрело. У его жены тоже. А как-то утром в доме даже раздался веселый смех. Короче, через три дня, не желая сидеть сложа руки, новые постояльцы уже занимались уборкой в доме, если надо было, что-то уносили и приносили, правда, не отходили далеко от фермы, чтобы их не увидел никто посторонний.