Партизаны не сдаются! Жизнь и смерть за линией фронта - Владимир Ильин

— Подготовиться! — передали по цепи команду Евсеенко, который находился где-то в середине засады.

Рев машин все возрастал, и скоро они показались на дороге. Одна, две, три. В кузовах сидели немцы с автоматами и винтовками и тревожно поглядывали на север, в сторону боя под Узгоями. В это время послышался стрекот автомата Евсеенко, и по всей нашей цепи началась стрельба. Первая машина сразу же остановилась, остальные подъехали ближе, с них начали соскакивать гитлеровцы, некоторые тут же падали. Я выпустил первый диск, заложил другой и продолжал стрелять дальше. Средняя машина вспыхнула ярким пламенем, но в это время по нас открыли огонь и фашисты.

— Отходить! — передали по цепи.

Мы быстро вскочили и побежали в глубину леса, не обращая внимания на пули, которые непрерывно пролетали мимо нас. Через полчаса мы были уже далеко от этого леса. Постепенно огонь противника на большаке затих. Тихо теперь стало и под Узгоями. Остаток дня мы провели в лесу между Дроздовым и Прудцом. Разведка принесла хорошие вести: днем около Узгоев был бой между немцами и партизанами бригады «Гроза», там фашисты понесли большие потери, а партизаны, захватив много винтовок и патронов, своих потерь не имели.

Около Толпина, находящегося в 15 километрах северо-восточнее Череи, в начале войны был большой бой, где немцы потеряли много солдат убитыми и ранеными и были вынуждены отступить под Черею. За деревней Толпино после этого боя в разных местах остались наши подбитые и сгоревшие танки. Некоторые из них тогда, во время боя, отошли в близлежащие леса и, не имея горючего, были оставлены там нашими танкистами. И вот теперь гудковцы и леоновцы нашли несколько таких танков в этих лесах. Два танка были почти исправны, не было только аккумуляторов и кое-где была повреждена проводка. Один из этих танков леоновцы подремонтировали и заправили горючим, которое они захватили у немцев еще зимой, когда выбили их из Череи. Леоновцам не терпелось попробовать этот танк в деле.

И вот теперь, когда шли бои партизан бригады Железняка и Дубровского против гитлеровцев в Бегомльском районе, леоновцы решили помочь им своими боевыми делами.

Примерно в 20 километрах северо-западнее Толочина, в деревне Волосово, находился немецкий гарнизон. Он, хотя и был небольшой, примерно 250 немецких солдат и полицаев, но сильно укреплен. Там кругом были построены блиндажи, так что без артиллерии разгромить его было очень трудно. Партизаны несколько раз пытались занять его, но безрезультатно, губили только своих людей. Таким образом, когда у Леонова в бригаде появился свой танк, он решил попробовать взять этот гарнизон с его помощью. Опыт разгрома больших гарнизонов у леоновцев уже был, поэтому они надеялись на успех.

В один из майских дней 1943 года три отряда леоновцев в сопровождении танка скрытно подошли к Волосову и залегли в складках местности на опушке небольшого леса, находящегося в двухстах метрах от гарнизона. По сигналу ракеты танк пошел на Волосово. Через него проходил большак-грейдер, а по краям большака глубокие канавы, заполненные весенней водой. И вот когда танк уже почти вплотную подошел к укреплениям гарнизона и оставалось ему пройти, может быть, около сотни метров, на его пути оказался этот большак со своими канавами. Партизанам нужно было направить танк перпендикулярно к большаку для въезда на него, а они, видимо, были не совсем опытные танкисты и поехали вдоль дороги. Тут случилась беда: одна из гусениц танка съехала в канаву, а другая оказалась на насыпи дороги. Танк сразу своим корпусом завис на грейдере. Танкисты пытались свой танк подать то назад, то вперед, а он все больше и больше утопал своей гусеницей в канаве, затем совсем лег набок, даже башню его нельзя было повернуть в сторону блиндажей противника и вести прицельный огонь не из пушки, не из пулемета. Горе-танкисты совсем растерялись и не знали, что делать.

В это время в гарнизоне противника с нескрываемым страхом следили за движущимся партизанским танком. Но когда немцы увидели, что он засел в придорожной канаве, тогда они воспрянули духом, решили взять танкистов живыми и бросились к нему.

Увидев бегущих к танку-немцев, Леонов приказал пулеметчикам открыть огонь по ним. Несколько гитлеровцев остались лежать убитыми, не добежав до танка, а остальные бросились обратно в свои блиндажи. Воспользовавшись этим моментом, танкисты, выбравшись через верхний люк, ушли к своим, оставив танк немцам. Так хорошо задуманная операция по вине танкистов окончилась полной неудачей. Партизаны потеряли свой единственный танк и вынуждены были, не начиная боя, отойти от Волосова.

Комбриг Леонов был страшно недоволен действиями своих танкистов и в качестве наказания предупредил их, что если танк достанется немцам и они используют его против партизан, то всех танкистов он прикажет расстрелять. Поэтому он приказал следить за тем, что будут делать с этим танком немцы. И если представится возможность, то его они должны будут или обратно пригнать в лагерь бригады, или в крайнем случае подорвать.

Танкисты день и ночь следили за своим танком. На следующий день они увидели, как немцы, подогнав к танку мощный гусеничный трактор, с большим трудом вытянули его из канавы и угнали в гарнизон. Там немецкие механики подремонтировали его и решили угнать в Толочин. Узнав об этом от местных жителей, танкисты сразу сообщили в штаб бригады. Оттуда подошла группа подрывников, которые успели заминировать один из мостов на дороге Волосово — Толочин. Двигавшийся к Толочину танк подорвался на этом мосту и не достался немцам. Но и леоновцы его потеряли. Вернувшиеся в свой лагерь танкисты обещали комбригу отремонтировать второй танк, что им впоследствии удалось. И снова у Леонова появился свой танк.

После нашего возвращения из Бегомля комбриг Гудков встретился с комиссаром бригады «Гроза» Нарчуком, который во время этой встречи предложил ему объединить две бригады в одну. Дело было в том, что командира бригады «Гроза» Решетникова отозвали за линию фронта, и на этот период Нарчук был назначен командиром бригады. Но ему было очень трудно совмещать и командование бригадой, и работу в качестве секретаря подпольного райкома партии, поэтому он и предложил Гудкову стать командиром объединенной бригады, а самому остаться комиссаром ее.

Через несколько дней после этой встречи мы обнаружили около нашего лагеря много незнакомых партизан, которые сразу же рядом с нами начали строить свои шалаши. В обед того же дня всем командирам и комиссарам отрядов было приказано явиться на совещание на небольшую поляну соснового леса, где был лагерь гудковцев. На нем Гудков предоставил слово секретарю подпольного райкома партии товарищу Нарчуку. На середину поляны вышел высокий, очень худой, с черной шевелюрой волос и с темным, как у цыгана, лицом, одетый в длинную кавалерийскую шинель человек.

— Товарищи! — начал он свое выступление. — Сейчас, перед лицом все возрастающей активности гитлеровцев, которые пытаются всеми своими силами разгромить партизан в Бегомльском районе, мы приняли решение объединить наши бригады, чтобы общими усилиями и своими активными боевыми действиями в нашем районе против фашистов оказать помощь товарищам, ведущим сейчас тяжелые бои в Бегомльском районе. Чем активнее мы будем здесь вести борьбу против гарнизонов противника — совершать диверсии на коммуникациях врага, громить из засад немцев и полицаев, — тем легче будет нашим товарищам в Бегомле отражать атаки общего врага. А теперь, — заканчивая свое выступление, объявил Нарчук, — предоставляю слово товарищу Гудкову для зачтения приказа.