Партизаны не сдаются! Жизнь и смерть за линией фронта - Владимир Ильин

— Все оружие и боеприпасы погрузить на повозки! А парашюты и грузовые мешки свернуть и связать стропами! Лагерь замаскировать!

Не успел он еще проговорить последние слова команды, как снова прозвучал выстрел из пушки и прогремел новый взрыв снаряда.

— Егор Короткевич и ты, Алексей, седлайте коней и скорее в лагерь бригады, узнайте, что там происходит. Будьте осторожны, не нарвитесь на немцев. А ты, комиссар, — обратился он ко мне, — бери вот этот новый автомат, набивай диски патронами, и вместе с Егором и Севаком с пулеметом идите на опушку леса и внимательно посмотрите в сторону Лавреновичей, нет ли там немцев. В бой с немцами не вступать. А если они там есть, мы отойдем в Пасмурский лес.

Мы быстро собрались и втроем двинулись на опушку леса. Автомат мой был еще очень густо смазан маслом, и я по дороге продолжал протирать его тряпкой, которую еще в лагере нашел в одном из грузовых мешков. Осторожно выйдя на опушку леса и пройдя по ней почти до Лавреновичей, мы ничего подозрительного не обнаружили. Местные жители из деревни в лес не уходили, это был первый признак, что немцев в деревне нет. А в это время обстрел леса из пушек на восточной стороне Бука прекратился, на некоторое время наступила тишина.

— Перестали стрелять из пушек, — заметил Егор.

— Да, не слышно больше, — ответил я.

— Ну, теперь немцы пойдут в лес, — с большим пониманием тактики гитлеровцев заявил Егор.

И правда, примерно через полчаса где-то далеко на востоке слабо послышались пулеметные очереди.

— Вот они и пошли в лес. Что-то наши делают?

Там ведь совсем немного партизан, одни больные да женщины остались в лагере. Все почти ушли на задание.

Мы внимательно прислушивались к стрельбе, доносившейся с восточной стороны Бука. Через полчаса все затихло.

— Ну вот, постреляли, постреляли немцы и пошли по своим домам. Им уже пора домой, а то скоро вечер наступит, — в шутку заявил Егор.

Мы еще с полчаса полежали в засаде на опушке леса, а потом решили вернуться в наш лагерь.

— Что, никого там нет? — спросил, увидев нас, Агапоненко.

— В Лавреновичах все тихо, — ответили мы.

— Ну, теперь будем ждать Короткевичей, что-то они нам скажут?

Вечером, когда уже стало темнеть, а нас клонить ко сну, явились братья Короткевичи. Они доложили Агапоненко обо всем, что произошло там, на восточной стороне Бука.

— А комбриг не вернулся еще? — спросил Агапоненко.

— Пока еще нет, а вот второй отряд нарвался на этих немцев, которые шли в сторону Янова и Взносного. Они вели с ними бой под Ревятичами, а сейчас почти все вернулись в лагерь. Там погиб в бою наш скрипач Федя Багадяш.

— Что, Федя погиб? — переспросили мы все.

— Да, хлопцы, Федя погиб, — с грустью в голосе подтвердил Алексей Короткевич. — Теперь и на баяне мне не с кем будет сыграть.

В своем лагере под Лавреновичами мы пробыли всего несколько дней. Вернувшийся вместе с остальными отрядами бригады из-под Волосова, Муравничей и Плоского комбриг Гудков со своим ординарцем заехал верхом на конях к нам в лагерь. Они вдвоем с Агапоненко долго беседовали о каких-то только им известных делах, а потом Николай Петрович попросил наших девушек:

— Ну, сестрички, — обратился он к Нине и Оле, — угостите меня своим обедом. У вас так вкусно пахнет из котла, а я сильно проголодался.

— Мы, товарищ комбриг, не только обедом вас угостим, у нас есть и самогоночка, и холодец. Мы вчера ходили в нашу деревню Лавреновичи, и нам мама приготовила кое-что.

— Хорошо! Посмотрим, какая ваша мама мастерица, — пошутил он.

— Батюшки! — вдруг воскликнула Ольга. — Холодец-то весь ваша лошадь съела, товарищ комбриг. Чем же я вас угощать-то буду? — со слезами на глазах проговорила она.

И правда, холодец, стоявший в кастрюле под елкой, к которой случайно привязал свою лошадь комбриг, был съеден ею.

— Что! Говоришь, холодец лошадь съела! Вот это да! — захохотал Гудков. — Ну, ничего, не огорчайся, Оля, давай самогонку, а закусим салом или еще чем-нибудь другим.

Прощаясь с нами после этого не совсем удачного обеда, Гудков напомнил Николаю Агапоненко:

— Ну, Николай, значит, как и договорились, завтра вы всей своей командой переедете к нам в общий лагерь.

Из этих слов комбрига мы поняли, что нам снова придется переезжать и устраиваться в лагере всей бригады. В то время объединенная бригада стояла в сосновом лесу под Монастырем. Высокие густые кроны сосен хорошо маскировали лагерь. Когда мы на другое утро пришли в этот лагерь, то Агапоненко решил наши палатки разместить в густых зарослях молодого березняка, который вплотную примыкал к сосновому бору, там, где были построены шалаши других отрядов бригады. Среди этого березняка была небольшая полянка, заросшая молодой травой, в которой кое-где уже стали появляться луговые цветочки. Агапоненко очень любил, чтобы во всем был порядок, и мы решили размещать палатки, как это делается в летних армейских лагерях, в одну линейку. Во второй половине дня, когда все палатки были установлены, неожиданно для всех в лагере появился Голиков Саша.

Страшно исхудавший, небритый и изможденный, с перевязанной грязным бинтом раненой рукой, он, улыбаясь во весь рот, встретился с нами. Он был необычайно рад, что наконец-то нашел свой отряд. Встретившись, мы крепко обнялись. Нина Родионова быстро налила ему миску жирного супа и отрезала большой ломоть хлеба. Нам не терпелось узнать, как же он добрался из Бегомльского района до нас.

— Постойте, братцы! Дайте мне поесть, а потом я все расскажу, — глотая слюни, взмолился он.

Вот что, пообедав, рассказал нам Голиков:

— Когда все наши партизаны вместе с комбригом уехали из деревни Бабцы, а мы остались там вчетвером: трое раненых и Иван Каминский, то еще несколько дней было спокойно. Хотя где-то далеко были слышны взрывы снарядов и мин. Но однажды в деревню пришли партизаны бригады Железняка и сказали нам, чтобы мы скорее уходили из деревни, так как сейчас сюда придут немцы. Я уже к этому времени стал себя чувствовать лучше и мог ходить, а Володя Мухин с разбитой коленкой даже вставать на свою раненую ногу не мог, и пришлось нам тащить его на себе. Так мы медленно шли по заболоченному лесу несколько дней, километров сорок, а может быть и больше, пока не добрались до Терешек, где еще ранней весной стоял второй отряд нашей бригады. Там мы прожили несколько дней, а потом узнали, что подходят немцы, и снова ушли в лес. Мы там забрели в большое болото, где дня два скрывались от карателей. Потом у нас кончилась еда. Совсем обессилевшие, мы не смогли дальше нести на себе Володю Мухина. Тогда мы решили оставить его вместе с последним запасом пищи в виде нескольких горстей ячменя на болотных кочках, а сами пошли в разведку, чтобы, добыв еду, снова вернуться за ним. Но случилось непредвиденное. Когда мы вышли из этого заболоченного леса, то уже вернуться туда не смогли. Немцы опередили нас и отрезали нам путь возврата на то болото, где находился Мухин. Так и остался там Володя Мухин без пищи и без помощи, — закончил свой рассказ Голиков.