Кормилец - Алан Кранк

После бегства застройщиков и введения конкурсного производства сторожа (их было четверо – и все четверо проявляли повышенный интерес к политике и крепким напиткам) самостоятельно урезали себе зону ответственности до площадки перед въездом, где стояло несколько грузовиков, бульдозеров и экскаватор. Ночные директора наняли четвероногих помощников, готовых контролировать периметр за одно ведро помоев в день. Основными нарушителями границы были подростки, ищущие возможность выпить и покурить, но с приходом осени они исчезли. В ноябре по пустоши гуляли только ветер и собаки.

Рывок и толчок. Лиза потеряла равновесие, но вместо того, чтобы упасть лицом в землю, полетела кубарем дальше вниз. Первый кувырок получился через плечо, а все остальные (их было бесчисленное множество) – через бок. Когда мама говорила «катись колбаской», Лиза представляла примерно такой способ передвижения, и он тогда казался ей смешным.

Шапка слетела сразу. В ушах захрустел сминаемый сухой бурьян. На мгновение открыв глаза, она видела бурое мельтешение, как если бы прыгала на скакалке и одновременно крутила головой по сторонам. Только намного быстрее, чем она когда-либо это делала. И еще быстрее. Казалось невероятным, что она вообще может кувыркаться так долго и так быстро.

Повезло, что в момент падения она держалась за лямки ранца, иначе бы точно переломала руки. Голова дважды ударилась о землю, прежде чем девочка успела втянуть ее в плечи. Ноги беспомощно болтались. Коса цеплялась за бурьян. За волосы дергало так, что казалось, вот-вот вырвет их с корнем. «Катиться колбаской» оказалось вовсе не смешно, а страшно и больно.

Ее остановил кусок плиты, присыпанный землей. Лиза с лету ударилась плечом и оцарапала ногу об изъеденный ржавчиной прут арматуры.

Она открыла глаза и увидела крутой склон, с которого только что скатилась, и просеку в бурьяне шириной в собственный рост, которую только что сама проложила. Мир вокруг кружился, как если бы она продолжала падать, но уже не так быстро. Пахло прелой травой. Глаза слезились от попавшего в них сора.

Ранец за спиной мешал встать. Она перевернулась на живот, поднялась на четвереньки и села.

Ныло плечо. Лицо горело. В волосах застряли репейники. Лиза осмотрела себя. Казалось, ее вдруг переодели в какое-то тряпье. Рукав серой куртки, той самой, которую мама не разрешала носить во дворе, чтобы не вымазать, был разорван. Из дыры торчал белый синтепон. Юбка покрылась мокрыми и грязными пятнами, колготки пошли стрелками. На правой ноге ботинка не было. Где теперь его искать?

«Я все расскажу папе. Мама не поверит. Станет опять заступаться».

Лиза встала на ноги, и вдруг удар по затылку повалил ее обратно на землю. Склонившийся над ней Сережа улыбался. Ветер трепал края расстегнутой куртки и раздувал волосы, но брат не чувствовал холода. Потому что это был не брат.

Она поняла, что ошиблась. То, что смотрело на нее сейчас, не могло ни попасть под машину, ни заблудиться, даже впервые очутившись в чужом городе. Теперь она поняла, почему Сережа ждал ее так далеко от входа в школу и почему не повернулся к ней лицом перед дырой в заборе. Злые поумневшие глаза мгновенно выдавали того, кто сидел в нем. Помнишь, как мы играли в прятки и я обещал тебя съесть? Я всегда держу свое слово.

Сережа склонился над ней, и в руках у него блестело на солнце что-то тонкое. Вспышка боли пронзила глаз. За ней еще одна, и наступила ночь. Безлунная и беззвездная темнота, в которой она услышала слюнявый шепот.

– Я очу еть на тою исюшку.

Она закричала. Мягкая пухлая ладонь зажала ей рот. Дышать становилось все тяжелее, и Лиза зубами вцепилась в ладонь. Сережа вскрикнул. Она вздохнула и откатилась в сторону. Стала на четвереньки. Поползла вверх по склону, ощупывая дорогу. К забору, который разделял обычный мир и этот кошмар. Казалось, что если она окажется на той стороне забора, в обычном мире, то все снова вернется на свои места. И она проснется.

Сережа снова вцепился ей в волосы и со смехом стянул вниз.

– И усайся.

Где-то сверху залаяли собаки.

Диск солнца коснулся крыши соседского дома. Четыре раза звонил телефон, и на дисплее загоралось «Жена Марина». Игорь не слышал. Смотрел в окно и думал о сыне. Сыне, которого воспитывал четырнадцать лет, которого считал прочитанной и выученной наизусть книгой.

Девяносто девять целых и девяносто девять сотых процента. Это называется факт.

Сын изнасиловал и едва не убил дочку. Факт. А может, и убил. Так и будет, если Игорь просидит у окна до приезда Марины. Единственный путь к спасению дочери лежит через то место, где растет Дерево счастья. Тоже факт. По фактам это все. Переходим к выводам. А с ними сложнее, именно потому, что они слишком очевидны.

Если ты хочешь от Бога чуда, сделай для него немыслимое.

Кажется, он отдал бы все за то, чтобы провести этот день вот так – сидя у окна. И этот, и следующий. И тот, что придет за ним. И так до конца жизни. Пусть все остается так, как есть. Плохо, но не безнадежно. В двух шагах от самого поганого, что может случиться. И в шаге от самого страшного, что он может сделать.

Комья сырой земли, которые бросал неуклюжий пухлый подросток, не пугали, а только подзадоривали собак. Стая лаяла, визжала и рычала. Крупный истощавший кобель по кличке Туман с обрезанными ушами и ввалившимся животом разорвал брючину и теперь бросался выше, метя в горло нарушителю границы.

Рыжуха осталась на краю котлована, когда остальные погнали мальчишку к краю пустыря. Ветер шевелил ее красно-коричневую шерсть на морде, там, где за годы бродячей жизни она не свалялась в войлок, и холодил вздувшиеся пустые сосцы. Из пасти текли слюни. Вчерашний ужин и сегодняшний завтрак разделили между собой самые сильные, а ей не досталось даже помоев. Под вагончиком сторожки ее ждали шесть щенков, таких же голодных, как она сама. Собака смотрела на дно ямы и задирала нос, стараясь уловить запах. Внизу, в сваленном бурьяне, шевелилось живое мясо.

Много лет назад Рыжуху звали Бетти. Беатрис Альтберг Стайер по паспорту, который давно сгнил на городской мусорке. Там бы сгнила и она, если бы случайно не забрела на стройку жилищного комплекса «Эдем». К тому моменту запаса сил у нее хватало не больше чем на пару дней. С ее ростом тягать мусорные пакеты из контейнеров получалось плохо.

Беатрис лишилась дома летом, когда хозяйка уехала в отпуск к матери, оставив свою рыжую куколку один на один с мужем. Дима невзлюбил Беатрис после того, как она, еще будучи щенком, перегрызла шнурки на его новых туфлях. Старые счеты. Месяц – достаточное время для того, чтобы их свести.

В каждом телефонном разговоре с женой Дима жаловался на шерсть в квартире и отсутствие времени на то, чтобы покормить и выгулять собаку. Говорил про опасность, которую собаки, даже совсем небольшие, представляют для маленьких детей. (А про маленьких детей в последнее время они говорили особенно много.) Дима рассказывал про начальницу отдела на работе – сердобольную старушку, которая мечтала обзавестись шаловливой рыжей собачкой. И Хозяйка сдалась.