Книги Якова - Ольга Токарчук

как библейский Иаков сражался с ангелом, так и он, Яков, сражался с Антихристом.

Нахман, соскучившийся после долгой разлуки, следует за Яковом повсюду, куда только можно, пренебрегая и своими обязанностями, и изучением книг. Перестает интересоваться делами, что дают возможность зарабатывать на жизнь. Товар, привезенный из Польши, до сих пор не продан. Некоторые поступки Якова очень смущают Нахмана, другие кажутся отвратительными. Яков шатается по городу, ищет случая подраться или поспорить. Например, завидев ученого еврея, задает ему какой-нибудь серьезный вопрос и выворачивает беседу так, чтобы тот, не имея возможности уклониться от ответа, оказался вовлечен в дискуссию. Не успевает собеседник оглянуться – они уже сидят в турецкой кофейне и пьют каффу, а Яков угощает его трубкой, и еврей почему-то не смеет отказаться, а ведь Шаббат! Когда же дело доходит до оплаты – ведь религиозный еврей в Шаббат не может иметь при себе денег, – Яков сдергивает с его головы тюрбан и оставляет в залог, так что несчастный, осыпаемый насмешками, вынужден возвращаться домой с непокрытой головой. Яков вытворяет такое, что все его боятся. Свои в том числе.

Нахман очень переживает, когда так унижают человека, будь это даже злейший враг. А Яков собой очень доволен:

– Кто тебя боится, тот и уважает, такова человеческая природа.

Вскоре о Якове в Салониках уже знают все, и реб Мордке с Иссахаром решают, что его следует освободить от торговых дел. И что сами они также должны посвятить себя умножению знаний.

– Делай все, что следует, но новых сделок не ищи, – говорит реб Мордке удивленному Нахману.

– Как же так? – изумленно спрашивает Нахман. – А на что мы будем жить? Что есть?

– Что подадут, – бесхитростно отвечает реб Мордке.

– Да ведь работа никогда не мешала учению, – возражает Нахман.

– А теперь мешает.

Как выглядит руах ха-кодеш, когда дух нисходит в человека

В месяце кислев 5515 года, то есть в ноябре 1754-го, Яков через Нахмана, устно и на бумаге, объявляет, что открывает собственный бейт-мидраш, свою школу, и сразу же оказывается много желающих ее посещать. Тем более что, факт совершенно удивительный, первым учеником становится раввин Мордехай, реб Мордке. Торжественно представленный, он привлекает всеобщее внимание своей величавостью; ему доверяют и очень ценят. Если он доверяет этому Якову, значит, Яков – человек особенный. Через несколько дней Яков представляет Нахмана и Нуссена. Нахман выглядит оробевшим, он приходит в новой греческой одежде, которую купил на деньги, вырученные за привезенный из Подолья воск.

Дней через десять они узнают, что в Никополе Хана родила дочь и, как они заранее уговорились с Яковом, назвала ее Авачей, Евой. Было предзнаменование – ослица Нуссена родила близнецов: хотя сама она серая, один из осликов, самочка, был совершенно белым, а другой, самец, – темным, необычного цвета, как каффа. Яков очень рад, на несколько дней серьезнеет и всем рассказывает, что у него родилась дочь, а он сам в тот же день родил школу.

Затем происходит нечто странное, нечто такое, чего давно ждали или, по крайней мере, о чем было известно, что это должно произойти, что оно неизбежно. Это сложно описать, хотя речь идет о конкретном событии, в рамках которого все происходит последовательно, и для каждого движения, для каждого образа имеется подходящее слово… Возможно, лучше, если расскажет свидетель, тем более что он и так все записывает.

Вскоре после этого Нуссен разбудил меня, сказав, что с Яковом происходит нечто странное. У него была привычка сидеть до поздней ночи и читать, а все укладывались спать раньше. Нуссен разбудил и других, находившихся у нас в школе, и они, заспанные и напуганные, спустились в комнату Якова, где горело несколько ламп и где уже находился рабби Мордехай. Яков стоял посреди комнаты, окруженный опрокинутой мебелью, полуголый, шаровары едва держались на его худых бедрах, кожа блестела от пота, лицо было бледным, а глаза – какими-то странными, незрячими, он дрожал всем телом, словно с ним случился приступ лихорадки. Это продолжалось некоторое время, мы стояли, глядя на него и ожидая, что произойдет дальше, и никто не решался к нему прикоснуться. Мордехай начал читать молитву – плачущим, взволнованным голосом, так что и мне передалась дрожь, и другие тоже помертвели при виде того, что происходило на их глазах. Ибо стало ясно, что к нам нисходит дух. Завеса между тем и этим миром порвалась, время утрачивало невинность, дух рвался к нам, словно таран. В маленькой душной комнате стоял густой запах нашего пота, а еще словно бы сырого мяса, крови. Я почувствовал тошноту, потом ощутил, что все волоски на моем теле встали дыбом; я также видел, как мужское достоинство Якова увеличивается и напирает на ткань шароваров, наконец он застонал и, склонив голову, упал на колени. Спустя мгновение Яков тихо и хрипло произнес слова, которые не всем были понятны, – Mostro Signor abascharo, и реб Мордке повторил их по-нашему: «Наш Господь нисходит».

Яков стоял на коленях в неестественной позе, скорчившись, пот выступил у него на спине и на плечах, мокрые волосы липли к лицу. Его тело чуть вздрагивало вновь и вновь, будто сквозь него проходили волны холодного воздуха. Это продолжалось довольно долго, затем он без чувств упал на пол.

Так выглядит руах ха-кодеш – нисхождение духа в человека. Напоминает болезнь, липкую и неизлечимую, как внезапная слабость. Этот момент может разочаровать. Ведь большинство людей думают, что это минута торжественная и возвышенная. А это больше похоже на бичевание или роды.

Когда Яков опустился на колени, скрючившись, словно от болезненного спазма, Нахман увидел над ним свечение и указал кому-то пальцем на этот более светлый, словно бы раскаленный от холодного света воздух, неровный нимб. Лишь тогда, при виде этого света, остальные пали на колени, а над ними медленно, словно по воде, кружило что-то вроде блестящих железных опилок.

Весть обо всем этом быстро распространилась по городу, и теперь возле дома, где жил Яков, постоянно дежурили люди. Вдобавок у него начались видения.

Нахман тщательно записывал их:

Ведомый по комнатам, он парил в воздухе, а по бокам были две прекрасные девушки. В комнатах он видел много мужчин и женщин, а некоторые помещения напоминали бейт-мидраш, и он слышал сверху, о чем там говорят, и все хорошо понимал с первого слова. Комнат таких было множество, а в последней он увидел Первого, Шабтая, да будет благословенно его имя: он был одет в платье франкистов, какое носили мы, и вокруг собралось много учеников. И сказал Первый Якову: «Ты