Суламифь. Фрагменты воспоминаний - Суламифь Мессерер

Я стремилась не радикально изменить установленные традицией нормы английской школы, а, скорее, обогатить их наиболее выигрышными элементами школы русской.

Антуанет Сибли впервые появилась в классе, когда я уже преподавала в Королевском балете несколько месяцев. Всемирно известная балерина, она возвращалась к занятиям после долгого перерыва в связи с рождением второго ребенка. Сибли боялась, что ей вообще придется вскоре покинуть сцену. Задача состояла не в исправлении недостатков (они есть у любой звезды), а в продлении творческого долголетия. А также в том, чтобы укрепить ее веру в себя, психологически поддержать, помочь войти в форму.

Дама Антуанет Сибли (королева произвела ее в рыцарское звание) сейчас президент Королевской академии танца.

Не скрою, приятно сознавать: на свете много благодарных учеников. Спустя годы Антуанет не раз скажет, что ее карьера балерины продлилась на десятилетие благодаря нашим с ней ежедневным занятиям в классе.

…Неприязненное отношение местных артистов к артистам-иностранцам, которое испытали на себе в той или иной степени все эмигранты, – фактор не постоянный.

С Галиной Самсовой и Антуанет Сибли

Раньше в Королевском балете танцевали в основном одни англичане или, в крайнем случае, выходцы из бывших британских колоний и доминионов. Времена меняются. Нынче пропорции сместились. За последние годы иностранцев в труппе заметно прибавилось. Англичане уже не в большинстве. Теперь в Ковент-Гардене работают артисты чуть ли не из всех европейских стран, да и черный или желтый цвет кожи никого, похоже, не смущает.

Смею думать, что и я, сколь это оказалось мне по силам, помогла угасанию ксенофобии и появлению большей терпимости в английском балете.

Помню, в мой класс в школе Королевского балета в Кенсингтоне приняли изящную японку Мияко Йосида. Японские балерины в Европе еще были в диковинку, и новенькой сторонились. Она находилась в некой зоне отчуждения.

Дело усугублялось тем, что техника у нее отставала от уровня английских одноклассниц. Многое требовалось поправить. Мы работали с ней в поте лица два года. Способная к движению, Мияко схватывала замечания на лету, истово занималась даже после класса. К концу школьного курса она выдвинулась в лучшие.

Мияко Йосида

Встретив как-то Питера Райта, художественного руководителя Королевского балета Сэдлерс-Уэллс, второй нашей труппы, я сказала:

– Питер, не ошибетесь, взяв к себе Мияко. Она тянет на приму…

– Вы так думаете? – с сомнением произнес Райт.

Похоже, Питер тогда еще придерживался консервативных взглядов на состав труппы и перспектива появления первой японской балерины его смущала. Что скажут свои артисты? Что скажет публика? Замечательный дар Мияко невольно отступал на второй план.

– Убеждена, она будет вашей любимицей, – настаивала я.

Райт взял японку сначала в кордебалет, а затем сделал-таки ее примой.

Впоследствии Йосида стала ведущей балериной основной труппы Ковент-Гардена.

Подобные взлеты моих учениц, естественно, приносят мне глубокое удовлетворение. Я вовсе не думаю, что следует стесняться им протежировать. Более того, если дарование ученицы обещает ее расцвет в незаурядного артиста – а смею полагать, что у меня есть шестое чувство на такие вещи, – я считаю своим долгом обратить на нее внимание хореографов, директора труппы, всех, от кого может зависеть ее профессиональная карьера.

Так, Дебра Булл пришла ко мне полноватой, не очень выворотной, словом, не давала оснований руководству школы надеяться, что из нее что-то получится. Но, уповая на то самое шестое чувство, педагогическое чутье, я говорила: «Подождите, не спешите рубить сплеча, и вы станете свидетелями рождения чудной танцовщицы».

В то время мне нередко приходилось проводить семинары для педагогов и репетиторов Королевского балета, и я частенько приглашала Дебру в качестве образцово-показательной ученицы, демонстрировала на ней разного рода технические приемы. Скажем, при исполнении трудных фуэте.

С Деброй Булл

Тешу себя надеждой, что во многом именно поэтому ее заметила дирекция Королевского балета, доверив ей ведущие партии. В классе она все схватывала на лету, пропускала через свое тело даже те замечания, которые делались другим балеринам и танцовщикам. Порой она выполняла роль моего ассистента. У Дебры хорошая голова, и я не удивляюсь, что, закончив танцевать, она стала общественным деятелем. Ее даже назначили в совет управляющих Би-би-си. Книги Дебры о закулисной жизни Королевского балета и о гастролях труппы по всему миру популярны в Англии, как и ее передачи на телевидении.

Иногда за признание твоей ученицы приходится бороться годами.

В старом здании Ковент-Гардена, на четвертом этаже, располагался офис педагогов и репетиторов, где после классов мы пили кофе. Туда нередко в панике прибегали режиссеры:

– Беда, беда! Сегодня некому танцевать в четверке лебедей, кого бы найти… кого бы?

И я предлагала:

– А вот есть одна итальяночка Алессандра Ферри. Возьмите ее.

Ферри была замечательная девочка, пластичная, с широченным шагом, эмоциональная, впечатлительная и впечатляющая.

– Ой, да что вы! – отвечали мне. – Нельзя ее ставить в четверку, ни в коем случае.

Это повторялось не раз. Алессандру упорно не желали считать перспективной и игнорировали.

Я продолжала высказываться в ее пользу с одержимостью русской службы Би-би-си, вещавшей на СССР. Известное дело, СССР в конце концов развалился. Года через три моих трудов Кеннет Макмиллан, придя в офис, вдруг говорит:

– Да, кстати, был сегодня у мадам Мессерер на уроке. Есть там у нас в кордебалете отличная девушка, итальянка. Я хочу, чтобы она станцевала Джульетту.

Перечить вслух ему не смели, но за спиной опять зашушукались:

– Какую такую вдруг Джульетту! Она не создана примой…

Я снова, в тысячный, наверное, раз заступилась за свою ученицу и горячо поддержала Кеннета.

Начался взлет Алессандры Ферри в балерины мирового класса. Позднее, правда, у нее возникли разногласия с руководством Королевского балета – недруги явно сохранились, – и она уехала в Америку.

Но в статусе примы.

Дарси Бассел, ученица Королевской балетной школы, в «Класс-концерте» Асафа Мессерера, восстановленном на сцене Ковент-Гардена моим сыном Михаилом. 1986 год