Фуэте на Бурсацком спуске - Ирина Потанина

— Яков, ты докурил? Пойдем уже скорее! — раздалось в ответ ворчание Морского.

Через миг оба уже были внутри.

— Вот! — Морской показал на Якова: — Привел, как ты просил. Но учти, я Якова буквально вырвал из постели. Если все это не очень важно, то оба мы с ним очень пострадаем. Меня разорвет на части бывшая жена, а его — нынешняя.

— Я это понимаю! — Коля постарался собраться с мыслями и, как назло, ужасно занервничал. — Да понимаю! И умоляю! Меня без спросу не прерывать! Ведь кто убийца, я точно знаю! Прошу послушать! Прошу понять!

Тьфу! Снова стих! Да чтоб он стих!

Коля тихонько выругался.

— Когда Николай сильно волнуется, начинает говорить стихами, — пояснил приятелю Морской.

— Бывает, — с пониманием кивнул Яков. — В последнее время это весьма распространенное проявление невроза. Встречается как от перенесенных психотравм, так и наследственное. У вас в семье встречались графоманы?

Коля аж поперхнулся от возмущения. И тут же перестал нервничать.

— Нет, не встречались! — ответил он твердо. — Просто я поэт. Но это к делу отношения не имеет. Внимание! Сейчас я, как и обещал, скажу, кто убил Нину Ивановну Толмачеву. Начну издалека. — Коля вышел на середину комнатушки и многозначительно поднял указательный палец вверх. — «Время не стоит на месте», — случайно сказал дядя Илья, и я понял, наконец, что меня так смущало на снимках с этой проходной. Света протянула Коле папку с нужными газетными вырезками. — Вот фото раз. Вахтер Михаил Александрович дает интервью журналистам. Рядом, обратите внимание, висят часы. Вот эти, — Николай показал на стену, где по-прежнему висели часы с гордой надписью «Гострест Точмех». — На фото ровно пять часов, заметьте. Вот снимок два! Присмотримся к заднему плану. На месте вахтера восседает директор Рыбак. Тоже дает интервью. А на часах, опять же, ровно пять. А снимок три запечатлел Саенко. Директор тоже тут, но, посмотрите, он уже без шубы. А на часах-то снова то же время! — Коля радостно хлопнул в ладоши. — И алиби немедленно рассыпается в прах. Достаточно было остановить часы, чтобы получить такое алиби. Умно! Но кто из них это придумал? Саенко, Анчоус Михаил Александрович или же директор? — Николай обвел присутствующих пристальным взглядом, словно ожидал ответа, но тут же сам продолжил говорить: — Тут мне, конечно, очень помогли сведения от сотрудников театра и то, что я решил подойти к делу с другой стороны. Мы как-то упустили разговор, который слышал товарищ Морской. Убийца заранее знал, что нападет на Нино́ в пять часов. Откуда он мог знать, где костюмерша будет в это время? Оказалось, все просто. Чтобы взять ключи от сцены, любой работник должен заказать их накануне. Получить на это письменное разрешение от директора и записаться в журнал к вахтеру! — Все взгляды обратились на Анчоуса. — То есть Саенко отпадает, — продолжил Коля. — О том, что Нино́ откроет сцену и в пять будет за сценой, заранее знали Анчоус и Рыбак.

— Эй! Молодежь, куда ты клонишь? — нехорошо сощурился вахтер. — Журнал с запросом на ключи в моей каморке лежит вот прямо наверху стола. Кто хочешь, в том числе и ты, мог посмотреть все записи спокойно.

— Но почему-то только вы, Михаил Александрович, буквально заставили репортера сделать ваш снимок, — прошептала Ирина, начиная понимать, к чему клонит Николай. — Я была сегодня во множестве редакций. Узнавала обстоятельства, при которых делались снимки. За интервью с директором Рыбаком брались все, кому не лень. А Михаил Александрович устроил целую сцену, крича о том, что вахтеров недооценивают, а они всегда мечтали попасть в газеты.

Анчоус часто-часто заморгал, ничего не отвечая.

— Вот и еще один кирпичик к обвинению, — сказал Николай. — Пока я этого еще не знал и выбирал между двумя подозреваемыми. Оба, кстати, не походили на душителей комплекцией. Я вспомнил про обман вахтера с датой увольнения из цирка и позвонил в тамошний отдел кадров. Когда уволился Михаил Александрович, там не знали, но знали, что он работал… силачом! Да-да, феноменальный тяжелоатлет, который на вид обычный человек, а на деле и лошадь поднять может. Так и писали на афишах. — Анчоус после этих слов весь сжался, словно желая продемонстрировать, что никакой силой не обладает. — А еще, Михаил Александрович, вы зря обманули нас про записи в журнале, — не отставал Коля. — Мне не давали покоя слова Светы о том, каким качественным советским карандашом наш вахтер делал записи в журнале. Что это еще за новости? Как это — качественный карандаш? И тут я вспомнил, как в день убийства видел по-настоящему качественный карандаш-автомат у редактора Серафимы Гопнер. И доставала она его как раз на проходной. Я сверил записи в журнале и текст, написанный мне товарищем Гопнер, — карандаш один и тот же. Товарищ Гопнер забыла его на проходной после того, как проводила тут летучку. И это было уже после убийства. Кроме того, оказалось, ни по каким должностным обязанностям товарищ вахтер не должен был переписывать тех, кто заходил в дверь, ведущую на сцену. Он сделал это по собственной инициативе. И я уверен, сделал уже после убийства. Нарочно, чтобы подбросить следствию подозреваемых. Они, конечно, были там в то время. Но кроме них ведь был еще он сам. О чем не написал. Еще и подло оговорил меня, не записав, что я вышел обратно.

— Подло? Оговорив? Да я тебя не видел! — окончательно вспылил Анчоус. — Не видел, потому и не вписал.

— Не видел, потому что был за сценой. Где выжидал удобного момента, чтоб броситься на бедную Нино́. — Коля вдруг отошел в сторону и галантно поклонился. — Яков Иванович, прошу. Ваша очередь!

— Ну хорошо. Так! Милый мой! — обратился Яков к Анчоусу. — Смотрите на прибор и не волнуйтесь. Я врач. Я вам вреда не причиню.

Яков вынул какой-то странный мигающий красным светом фонарь, издающий звуки, похожие на сигнал тревоги. Анчоус с секунду смотрел на этот прибор, а потом решительно зажмурился.

— Сквозь веки это тоже проникает. Сейчас вы нам расскажете всю правду.

— Какая дурость! Что за ерунда! Я буду жаловаться на этот произвол! — не своим голосом закричал Анчоус. Вернее, своим. Но тем вторым своим, которым он говорил во время первого визита ОГПУшников.

— Достаточно! — громко воскликнул Морской. — Подтверждаю. Именно этот голос я слышал на проходной перед убийством. Именно он говорил, что все случится ровно в пять часов. Готов дать показания и поклясться перед лицом товарищей, что слышал, как ни грустно, именно второй голос товарища вахтера.

— Я? Нет! Да что это такое? Вы сказали, я расскажу правду, а я ничего не рассказал.

— Я пошутил, — ответил Яков, пряча прибор в саквояж. — Средств вынудить кого-то говорить правду в науке очень мало. И их разрешено применять только в стационаре под наблюдением врача. А этот прибор был призван растревожить вас и выудить из подсознания ваш второй голос. Вы ведь сами рассказывали, что, когда возбуждены, не можете от него избавиться. Вы не волнуйтесь. Сейчас у всех взрослых людей какие-то неврозы. Кто-то от нервов рифмами говорит, кто-то — чужим голосом.

— Эй, хватит! — вмешалась вдруг Светлана. — Поэта обидеть каждый может. Я тоже раньше обижала и стыжусь. На самом деле, Коль, ты просто… ух! Столько подметил, столько разгадал! Прости, что я тебя считала глупым…