Фуэте на Бурсацком спуске - Ирина Потанина

— Это еще почему?

— Я так решил. Видите ли, утром я узнал про нашего убийцу кое-что новенькое… Помните, Ларочка говорила, что отец ее подруги работает в Госпроме прямо над той общественной приемной? Я с ним связался пару дней назад и попросил узнать про 14 число. Он оказался человеком ответственным. К тому же контрамарки в наш оперный имеют волшебную силу. В общем, он узнал следующее…

Проговаривая факты, Морской все больше понимал, что перед ним действительно зацепка. Но что с ней делать, было абсолютно неясно. Нино́ действительно была в общественной приемной Совнаркома за день до смерти. И подала письмо с жалобой. Секретарь запомнила взволнованную даму в ярко-рыжем пальто капе, собирающуюся заявить о шантаже и преследовании. Нино́ была уверена, что письмо ляжет на стол лично товарищу Чубарю или еще кому-то из комиссаров. Секретарь, как положено по инструкции, спорить с перевозбужденной гражданкой не стала, заверила, что все будет в порядке и отложила письмо к другим бумагам, которые должны были вот-вот отправиться на Чернышевскую в Комиссариат внутренних дел. А что вы хотели? Приемная на то и приемная, чтобы обращения принимать, а потом переадресовывать в соответствующее ведомство. Разница между приемной Совнаркома и приемной любого комиссариата лишь в том, что от первой бумаги к непосредственному рассмотрению будут идти дольше. Посетительница ушла, чуть не столкнувшись в дверях с курьером от НКВД. Курьер показал удостоверение, забрал корреспонденцию, расписался в журнале. Все, как положено. А через час опять пришел курьер. На этот раз настоящий. Сначала думали, что вышло недоразумение. Но тут, заглянув в журнал, дежурная поняла, что номер удостоверения и имя были те же, что у настоящего курьера. И даже внешность такая же. Усы, очки, кудри… Секретарь так рыдала, что дело решили замять. Тем более, пропали в итоге всего-то три письма, поданные обычными людьми.

Рассказывая все это, Ксюшенькин отец и сам был очень удивлен. Он добыл сведения, не применяя никаких ухищрений. Работницы приемной охотно поделились с ним недавним происшествием. Им явно в голову не приходило, что замалчивать подобный факт — большое преступление. Они считали, что имеют дело с очередным неверным мужем, решившим уничтожить кляузу супруги. Или что-то в этом роде. С недавним громким театральным убийством они не связывали ни липового курьера, ни посетительницу в рыжем пальто.

— Вот это поворот! — присвистнул Коля. — Выходит, наш преступник знает порядки НКВД и мог легко украсть удостоверение курьера.

— Украсть и подложить потом обратно, — конкретизировал Морской. — И это очень дурно пахнет. Преступник довольно могуществен и ни перед чем не останавливается. Я не позволю больше никому в это лезть. Дело закрыто, и ладно. Поймите же, убийца на свободе и опасен! Сначала я не предотвратил смерть Нино́, хотя четко знал, что в пять часов случится что-то ужасное. Потом я привел Якова, чем явно спровоцировал убийство Анчоуса. Преступник испугался, что в психиатричке Анчоус скажет правду, я уверен… Я не хочу стать виновником новых смертей! Ирина, умоляю, не нервируйте меня. Забудьте это дело! Вы слишком на виду и уязвимы! К тому же… Ну какая от вас польза? Тут танцевать не надо, тут другое… А вы, Светлана, возвращайтесь в библиотеку и думать забудьте как о Доброжелателе, так и обо всем этом деле! Николай, ну хоть вы как руководитель группы скажите им!

— Я говорю! — послушно поддакнул Коля несколько грубо. — Не лезьте больше в расследование! Обе!

— Ах так! — Ирина гневно сверкнула глазами. — Тогда… Тогда… Я ухожу. У меня дел и в театре хватает!

Вагоновожатый как раз объявил остановку, и трамвай театрально распахнул двери. Ирина восприняла это как подтверждение правильности своего решения и спрыгнула с подножки.

— Ирина Александровна, я с вами! — выскочила следом разобиженная Света. — Нечего нам делать с этими бесчувственными чурбанами!

Двери закрылись раньше, чем Коля или Морской успели возмутиться несправедливостью эпитета.

— Ушли! — констатировал Коля, растапливая пальцем лунку в замороженном окне.

— Вот и славно, — спокойно сказал Морской. — Пусть обижаются. Это удержит их вдалеке от нас и от расследования, а значит, они будут в безопасности. Нам с вами такой роскоши, увы, не достанется… Нам, разумеется, придется явиться к вашему дяде с рассказом о высотобоязни Анчоуса. Заставим его возобновить дело и постараемся больше во всем этом не участвовать. Речь идет о настоящем хладнокровном убийце. Противостоять ему должны профессионалы. Хотя я, конечно, опасаюсь, что ваш дядя сейчас так рад закрытию дела, что, услышав про новые зацепки, взбесится раньше, чем задумается. И тогда от него не то что проку не будет, а того гляди, выйдут прямые неприятности.

— Может и так выйти, — согласился Николай. — Знаете, я, пожалуй, поговорю с ним сам. Наедине. В конце концов, он держал меня маленького на коленях, даже если и разозлится, быстро отойдет… Поговорю с ним очень осторожно и мягко…

— Вот бы получилось! Ваш дядя хороший сыщик, но чтобы он возобновил расследование, ему нужно дать неопровержимые доказательства того, что дело кончится успехом. А у нас таковых не имеется.

Они уже сошли с трамвая и направлялись к Чернышевской.

— Поговорите с дядей, а я подожду вас в редакции, — сказал Морской и вдруг, побледнев, остановился. Широко расставив ноги и глядя в упор на журналиста, на его пути стоял… Степан Афанасьевич Саенко собственной персоной. Внутри у Морского похолодело.

— Вот ты где, товарищ Морской! — прокричал Саенко, не двигаясь с места. — Прячешься?

Морской отрицательно помотал головой.

— От меня?

Морской замотал еще более активно.

— Ну, вот и хорошо. Помнишь, ты меня пообедать в ресторацию звал? Пришло время. Имеется важный разговор. Очень важный!

Морской понял, что выхода нет.

«Была не была! — подумал он. — В конце концов, не буду же я теперь от него бегать? Такой, коль захочет достать, из-под земли достанет». А вслух сказал:

— Николай, мне надо отлучиться! Передайте, пожалуйста, моей жене, что я ушел обедать со Степаном Афанасьевичем Саенко, поэтому немного задержусь. Она поймет…

И про себя добавил: «Надеюсь, что поймет, и поднимет шум, если я долго не вернусь»…

* * *

Поправ все правила обеда, Морской с Саенко пошли в бубличную.

— Таких вкусных бубликов нигде не делают! — аргументировал выбор Саенко. — И чай тут самый ароматный.

Выстояв небольшую очередь и набрав бубликов столько, сколько можно было унести в руках за раз, Саенко переместился за дальний высокий столик. Морской ждал, пока закипит самовар, и все старался ни о чем не думать. «Знает или не знает? — крутилось в мыслях. — Доложили о том, что я смотрел его дело, или не доложили?»

Деваться было некуда, Морской понес стаканы к столику.

— Давно я этой чепухи не пробовал! — хмыкнул Саенко, с аппетитом уплетая хрустящую корочку. И так же, не прекращая жевать, перешел к делу: — Скажи, мил-человек, твоя работа?